Фальшивый принц - Дженнифер А. Нельсен

— Если вернешь, я позабочусь о том, чтобы ты получил за труды серебряную монету.

Эррол наклонил голову.

— Где вы ее возьмете?

— Эта мелочь — моя забота, не твоя. Но это значительно сократит твой долг Коннеру. — Я развел руками. — Эта одежда не моя, и это не я. Подозреваю, что через две недели мне понадобятся мои старые вещи.

Эррол пожал плечами.

— Посмотрю, смогу ли я что-нибудь сделать. А теперь идемте, сэр. Мастер ожидает вас к ужину.

Коннер также принял ванну и выбрился. Он привел себя в порядок и теперь был больше похож на знатного господина, чем на уставшего от дороги путника. Когда я вошел, Роден и Тобиас уже сидели за столом. Небольшая столовая, казалось, была предназначена для повседневных приемов пищи и встреч в узком кругу. Обставлена она была так, что кого угодно могла впечатлить представлением о богатстве Коннера. Я не удержался и тут же прикинул в уме, сколько мог бы заработать умный вор, украв серебряную вилку, или позолоченный кубок, или хотя бы один хрусталик из тех, что гроздьями свисали с канделябров на стене.

— Садись, пожалуйста, — сказал Коннер, показывая на тарелку слева от себя. Тобиас сидел справа от него, а Роден — рядом с Тобиасом. Роден, очевидно, был разочарован тем, что я сижу ближе к Коннеру, чем он.

Как только я сел, слуги принялись разносить еду. Они начали с сыра, мягкого, как масло, и спелых фруктов. В приюте нам доставались остатки с кухонь богачей, фрукты слишком вялые или потемневшие, чтобы можно было подать их на стол, а то и заплесневелые. Коннеру подали первому, но он подождал, пока обслужат всех, и только тогда начал есть. Хотя мне положили второму, я решил, что должен придерживаться того же принципа, хотя в животе у меня громко урчало, а рот был полон слюны.

Все мои чувства были взбудоражены невероятными запахами, исходившими от моей тарелки и из кухни.

— Вы все время так едите? — спросил я, стараясь скрыть восторг.

— Да, — ответил Коннер. — Нравится жизнь в такой роскоши?

— Это превосходит все ожидания, какие у меня могли быть в жизни, — ответил я.

— По сравнению с королевскими пирами это весьма скромное угощение, — сказал Коннер.

— Да кому нужны королевские пиры, когда есть все это? — спросил Роден, когда ему положили еду. И испуганно взглянул на Коннера, смутно чувствуя, что сказал что-то не то. Было видно, что Роден тщетно искал нужные слова, чтобы загладить свою оплошность.

Тобиас воспользовался моментом:

— А я как раз хочу на королевский пир.

Девушка, стоявшая за моей спиной, поставила передо мной тарелку ярко-оранжевого супа. Ее темные волосы были заплетены в косу. Она была не особенно красива, но в ней определенно было что-то привлекательное. Особенно меня заворожили ее глаза, теплые, темные, но беспокойные, возможно, даже испуганные. Она нахмурилась, заметив, что я ее разглядываю, и принялась подавать еду остальным.

— Спасибо, — сказал я, чтобы привлечь ее внимание. — Что это за суп?

Я ждал, что она ответит, но она молчала. Не исключено, что в таких домах слугам не разрешалось говорить за столом. Я быстро отвернулся, надеясь, что из-за меня у нее не будет неприятностей.

Коннер заливался соловьем, рассказывая, что у нас будет на ужин: хрустящий хлеб, только что из печи, жареная утка с таким нежным мясом, что его можно отделять ложкой, фруктовый пудинг, охлажденный в погребе. Я слушал его, но продолжал смотреть на девушку, которая уже наливала нам напитки. Когда она наклонилась, чтобы наполнить бокал Тобиаса, другой слуга толкнул ее плечом, и немного воды пролилось Тобиасу на колени. Коннер раздраженно взглянул на нее. Я открыл было рот, чтобы защитить ее, но она протянула Тобиасу салфетку и поспешила прочь из комнаты прежде, чем я успел что-либо сказать.

Когда у всех на тарелках лежала еда, Коннер поднял ложку и сказал:

— Это суповая ложка. Она для супа и только для супа.

Глядя на него, я взял свою ложку, стараясь держать ее так же, как он. Это оказалось чудовищно неудобно. Может, аристократы так и едят. Но нищие сироты — нет. Я привык браться за ложку так, как я мог бы схватиться за топор.

— Ты ешь левой рукой? — спросил меня Коннер. — Это недопустимо. Ты можешь делать это правой?

— А вы можете делать это левой? — парировал я.

Похоже, мои слова задели Коннера:

— Нет.

— И все же просите меня есть правой.

— Просто сделай, как я сказал.

Я взял ложку в правую руку, но даже не попытался держать ее так, как Коннер. Я схватил ее, как схватил бы топор, и опустил в суп.

— Нет, Сейдж, — сказал Коннер. — Зачерпывай жидкость в ложку движением от себя, вот так. — Он показал и добавил: — Таким образом, если прольешь суп, он окажется на столе, а не у тебя на коленях.

Последний раз, когда я ел суп, я схватил тарелку за края и выпил его, как из чашки. Правая рука у меня плохо справлялась с ложкой, так что как только Коннер отворачивался, я перекладывал ложку в левую. Он заметил это, но ничего не сказал.

Коннер показал Родену, как правильно держать ложку:

— Это не молоток, парень.

И отчитал Тобиаса за то, что тот наклонялся над тарелкой:

— Надо нести еду в рот, а не рот к еде.

О моих же манерах он больше не сказал ни слова. И я решил, что он сдался.

После супа подали хлеб и еще сыра. Коннер показал, как правильнее резать сыр и хлеб. Мне это все казалось очевидными вещами, так что я не особенно вникал. Роден и Тобиас, казалось, были увлечены.

Девушка, которая привлекла мое внимание, вернулась, чтобы забрать суповые тарелки, остатки хлеба и сыра, пока другие слуги несли основное блюдо. Она снова нахмурилась, взглянув на меня, и я почувствовал досаду, ведь, кажется, я ничего такого не сделал, чтобы настолько ее раздражать.

— Я уже наелся, — сказал Тобиас.

— Невежливо говорить так за столом, — сделал замечание Коннер. — Хозяин подает гостям блюда по порядку в течение всего обеда, и ему неприятно думать, что половина блюд уже не лезет им в горло.

Тобиас извинился и сказал, что обед приятно пахнет, что Коннер также счел невежливым. Не думаю, чтобы Тобиас имел намерение казаться невежливым. Просто он так говорил очевидные вещи, что его слова звучали высокомерно.

Я был все еще голоден, даже после двух перемен. Прошло почти два дня с тех пор, как я ел что-то существенное, и несколько месяцев с тех пор, как я чувствовал себя сытым.

В приютах Картии еда считается роскошью. Они существуют на те деньги, что сирота получает после смерти родителей, и чаще всего после оплаты долгов эта сумма не превышает цены рубашки, что на нем надета. Время от времени поступают частные пожертвования от богатых горожан, что пытаются заслужить прощение грехов. Ну или, как случилось с нами, сирот иногда выкупают из приюта, и они становятся слугами в богатых семьях, пока не выплатят хозяевам долг.