Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи - Жан Флори

ВПЕРЕД, НА КОНСТАНТИНОПОЛЬ!

Несмотря на германскую угрозу, Гвискард всецело посвятил себя подготовке к вторжению в Византийскую империю. Наперекор сдержанному ропоту многих своих людей, которые опасались сражаться так далеко от «тыла», в марте 1080 года герцог собрал в Отранто значительные флот и армию. С момента своего появления в Южной Италии норманны, если верить Вильгельму Апулийскому, многое утратили из того мастерства мореплавателей, каким владели их предки; в 1081 году часть флота еще составляли корабли из Рагузы и других городов далматского берега, в придачу к тем, что велел построить для этого предприятия сам Роберт[71].

Этот флот тем не менее был опасен. В источниках, как обычно, приведены различные цифры. Анна Комнина, старшая дочь императора Алексея, наверняка преувеличила силы противника ее отца, говоря о 150 судах и 30 000 солдат. Норманнские источники, напротив, были склонны сокращать их количество, чтобы придать дополнительный вес своей победе: Ордерик Виталий оценил их в 10 000 человек; Вильгельм Апулийский упомянул о 50 кораблях, Жоффруа Малатерра сообщил о 15 кораблях и уверял, что у Роберта Гвискарда в сражении под Диррахием было только 1300 рыцарей; у Ромуальда Салернского и вовсе говорится о 700 человек[72]. Тем не менее все эти цифры приемлемы — расхождения оказываются менее серьезными, чем можно было представить. Армия герцога Апулии действительно была разделена на две обособленные части; пятнадцать кораблей, о которых упоминал Малатерра, не представляли собой весь флот норманнов — это был лишь авангард под предводительством Боэмунда.

Наконец-то у старшего сына Роберта появилась возможность проявить себя во всем блеске — или по крайней мере выйти из тени величия его отца. Действительно, в этом походе он являлся вторым после отца руководителем норманнского войска; Роберт отправил его с тем, чтобы подготовить высадку главных сил армии, которыми он командовал лично.

Согласно анонимному хронисту из Бари, авангард под управлением Боэмунда отплыл к острову Корфу в марте 1081 года[73]. Отец поручил ему высадиться в районе Авлона, ключевой точки греческой обороны на албанском берегу, чей залив прекрасно подошел бы для «плацдарма» оставшегося флота во главе с Гвискардом. Боэмунд должен был опустошить регион и занять город. С этой задачей он отлично справился. Высадившись вблизи Авлона, он разграбил окрестности города; перепуганные жители Авлона капитулировали. Вслед за тем Боэмунд, продвинувшись к югу, занял позицию напротив Корфу, ожидая прибытия войск своего отца, который легко захватил остров — благодаря, безусловно, своим приверженцам в стане врага[74].

В своем повествовании, предназначенном превознести заслуги и достоинства своего отца перед лицом противника, Анна Комнина отдала должное обоим соперникам. «По уму и мужеству они были самыми подходящими друг для друга противниками из всех живущих на земле полководцев», — писала она об Алексее и Роберте. Что касается Боэмунда, «воина столь же славного, сколь и дерзкого», она рассказала о его первых военных успехах в империи: «Он был во всем подобен своему отцу, обладая такой же, как и он, смелостью, силой, мужеством и неукротимым духом; он вообще был копией своего отца. […] Тотчас с угрозами в неудержимом порыве, как молния, Боэмунд напал на Канину, Иерихо и Авлон…»[75]Таким образом, Боэмунд показал себя грозным военачальником — и последующие его действия подтвердили такую характеристику.

После первого успеха норманны поднялись на север, чтобы атаковать Диррахий (Дураццо), главное береговое укрепление. Боэмунд отправился в поход по суше, Роберт — по морю. И тот, и другой встретили на своем пути непредвиденные препятствия: Боэмунду пришлось преодолевать болота и разлившиеся прибрежные реки, а Роберт попал в шторм, потрепавший его корабли у мыса Глосса, рядом с Авлоном. Из-за него он потерял несколько кораблей со снаряжением и продовольствием. Наконец, 17 июня норманны добрались до Диррахия и взяли город в осаду. Следуя своей обычной тактике, они опустошили окрестности, захватили крепости, фарватеры и другие стратегические позиции, стараясь при этом привлечь на свою сторону сторонников.

В Диррахии Роберта постигло еще одно разочарование: вместо Георгия Мономахата, на содействие которого он рассчитывал, городом управлял Георгий Палеолог; к тому же его кандидат на трон, мнимый Михаил VII, был признан самозванцем. Анна Комнина была не единственной, кто утверждал это, — признавал данный факт даже Вильгельм Апулийский: «Увидев его, все горожане принялись смеяться, говоря с насмешкой: “Муж этот прежде прислуживал за столами с винными кувшинами; сам же он был лишь виночерпием, причем не из лучших”»[76]. Норманнская хитрость была раскрыта?

Хуже того: в конце июня или в начале июля 1081 года Боэмунд попал в ловушку, расставленную венецианцами, чей флот бросил якорь на севере города. Они добились от него перемирия, чтобы «совершить славословие» в честь мнимого Михаила VII. Роберт, казалось, поверил в возможность привлечь венецианцев на свою сторону: он отправил на переговоры своего сына с частью флота. Боэмунд со своим кандидатом прибыл в «гавань», которую соорудили в открытом море венецианцы, соединив свои большие корабли и связав их канатами. Там норманны были атакованы венецианскими воинами, которые прятались в челнах, прикрепленных к реям кораблей: те сбросили на корабль Боэмунда мощные брусья с железными наконечниками. Согласно Анне Комнине, сильно пострадавшее судно уже готово было пойти ко дну, когда Боэмунд прыгнул в воду и укрылся на другом судне. Ободренные успехом операции, венецианцы ринулись в атаку, при помощи «греческого огня» обратили в бегство флот Боэмунда и преследовали его вплоть до побережья, до лагеря Роберта. Высадившись на берег, они возобновили бой, в то время как воины Диррахия, со своей стороны, совершили удачную вылазку. Наконец, нагруженные добычей, венецианцы вернулись на свои корабли, а греки — в свой город[77]. Это был полный провал норманнов…

Их подстерегала и другая опасность: Алексей, приближавшийся во главе разрозненной, с трудом собранной армии, которая включала в себя людей различного происхождения — греков, армян, турок, славян, болгар, франков, англов. Пятнадцатого октября эта армия подошла к Диррахию. Норманны, за которыми в Италии закрепилась слава дерзких и отважных воинов, на этот раз были близки к панике. 18 октября состоялась битва. Чтобы лишить своих людей всяческой надежды на отступление и таким образом заставить их сражаться не на жизнь, а на смерть, Гвискард велел сжечь свои корабли и лагерь. Он напутствовал солдат, велев им причаститься, чем возвел свою битву в ранг священной войны. В ночь перед боем он сам остался в ночном дозоре, доверив нести вторую стражу, с середины ночи до рассвета, Боэмунду. Несмотря на это, начало боя не было успешным: итальянцы отступили. Согласно Анне Комнине, облаченная в доспехи Сигельгаита остановила беглецов, калабрийцев и лангобардов, вернув их в бой. Вильгельм Апулийский приписал эту заслугу самому Гвискарду: тот, потрясая хоругвью папского престола (vexillum sancti Petri), полученной от Григория VII в Чепрано несколькими месяцами ранее, ринулся на врагов, увлекая за собой своих воинов, оттеснил византийскую армию и обратил ее в бегство. Победа! Потери греков были огромны, а сам Алексей в одиночестве блуждал в «лабиринтах окрестных гор», пока не укрылся в Охриде[78]. Греческий лагерь попал в руки норманнов, а в руках Гвискарда оказался роскошный императорский шатер.