Я превращаюсь в дождь - Эльвира Смелик

Так, может, и Олесе уйти? Потом объяснить, что приходила, но не нашла его и…

– Привет! – донеслось из-за спины.

Олеся обернулась. Егор. Смотрит внимательно, с любопытством. Он всегда так, будто изучает.

– У Лехи планы изменились. Просил тебе передать. Но ты не расстраивайся. Если очень хочешь, я тебя в кино свожу.

– Не хочу.

И не расстроилась Олеся ни капельки. Наоборот. Теперь спокойно отправится домой. О том и попыталась сказать, но Егор опять опередил:

– Можно и не в кино. Мне без разницы. Идем.

И сразу ухватил за руку, дернул за собой. Олеся не ожидала, никак отреагировать не успела, на автомате двинулась следом, только чтобы не упасть. Ведь Егор чуть ли не бегом с места рванул. Заскочил в подъехавший автобус, втянул Олесю, прямо у дверей привалился к поручню. И отвернулся, словно он сам по себе.

Ну почему она опять – куда потащат, туда и топает послушной овцой? Не смогла вырваться, остановиться, да хотя бы сказать: «Нет! Не пойду!» Ведь не планировала ехать, а оказалась в автобусе. Даже не с Лехой, как предполагалось, а с Егором. И что теперь: окончательно смириться или все же выйти, как только представится возможность? Олеся полезла в карман за деньгами, чтобы оплатить проезд, но, пока отсчитывала монетки, автобус докатил до следующей остановки, распахнул двери.

– Выходим. – Егор вытолкнул ее наружу, придержал, чтобы не упала.

Олеся не успевала за ним. Ни в движениях, ни в мыслях.

Совершенно невозможно угадать, что он сотворит в следующее мгновение. С Лехой понятней. Он в основном болтает или задает вопросы и все, что собирается сделать, сначала проговаривает. А у Егора одновременно – слова и действия. Непредсказуемо, нелогично. И нужно замереть хотя бы на мгновение, чтобы осмыслить, чтобы прийти в себя, чтобы спросить:

– Мы куда?

– Никуда. Просто гуляем. Ты же в кино отказалась.

Но Олеся и на прогулку не соглашалась. В этот раз она уж точно не говорила ни «да», ни «хорошо».

– Я…

– Хочешь на крышу?

Да что это? Словно песочные часы. Еще последние крошки не пересыпались вниз, а Егор их уже перевернул. С ног на голову. И все перемешалось, намеченное так и не случилось, утонуло где-то в «будущем», и уже начался новый отсчет.

– Зачем?

– А ты была хоть раз на крыше?

– Нет.

– Ну вот затем.

Мама сошла бы с ума, узнав, куда направляется Олеся. Она и обычных лазалок на детских площадках сторонилась, никогда не разрешала забираться на самый верх. Другие дети карабкались даже на крыши домиков и фанерных машин под невозмутимыми взглядами родителей, а Олесе запрещалось. Положено играть внутри – значит, играй внутри. А то вдруг соскользнешь, оступишься, упадешь. Так и шею можно свернуть.

А тут не игрушечная избушка на курьих ножках, а настоящий дом.

Не совсем обычный по форме. Сверху надстройки, слегка смахивающие на башенки. Чтобы оригинально и красиво.

С первого взгляда понятно, что дом недавно построен: не обжито, не чувствуется уюта. Окна без занавесок, на балконах пусто, подъезды без привычных уже домофонов, и внутри еще сохранился запах стройки.

Егор уверенно поскакал вверх по лестнице, скомандовал:

– Ну давай, шевелись. Жильцов почти нет. Никто не выскочит.

Последняя площадка с квартирами, но от нее начинается еще один лестничный пролет. И еще одна площадка, как маленькая галерея вдоль стены. Дверь на чердак, с замком. Наверняка заперта. А с противоположной стороны – окно. К нему Егор и двинулся, крутанул ручку, на всю ширину распахнул раму:

– Залезай.

Олеся приблизилась.

Прямо за окном – не провал вниз, а широкое пространство. Крыша.

– Ну! – подстегнул Егор нетерпеливо, подсадил Олесю на подоконник.

Она замерла в проеме. Темное покрытие крыши совсем близко, все равно что спрыгнуть со стула. Не страшно. И когда спрыгнешь, не страшно – будто обычный пол под ногами. Только стен нет, вернее, за спиной осталась одна, в которой окно.

Егор приземлился рядом.

– И как тебе?

Дом не очень высокий, этажей, наверное, пять, но почти все деревья ниже. И слишком необычно – быть над деревьями. Не птица, не летишь, а просто смотришь сверху. И ветер тоже особенный.

Внизу его совсем нет, а здесь есть. Налетает то с одной стороны, то с другой. Тоже выбрался на крышу и еще не решил, куда лететь дальше. Пробует направления и силу.

Но если смотреть вниз, то получается все-таки высоко. Предметы гораздо меньше, воспринимаются по-другому. И тяжесть ощущается. Та самая, которая не позволяет неподвижно зависать в воздухе, которая влечет к земле.

Вдоль края крыши шел парапет высотой где-то по колено, не очень широкий, но нога свободно помещалась. Егор забрался на него, прошелся неторопливо, а затем замер, опустил голову, заглядывая за край.

Олеся не выдержала:

– Слезай!

Егор развернулся лицом к ней, спиной – к пустоте.

– Почему? – спросил с такой интонацией, словно действительно не понимал.

А Олеся не желала отвечать.

Когда облекаешь мысли в слова, когда произносишь их вслух, вроде бы делаешь пока еще не существующее немного реальней. А не надо, совсем не надо подобное превращать в реальность.

– Ты же можешь упасть.

– И что? – Егор наклонил набок голову, прищурил один глаз. – Тебе меня жалко будет?

Больше всего хотелось подбежать, вцепиться покрепче, стянуть с парапета, а потом… ударить. Впервые в жизни Олесе хотелось кого-то ударить. Сильно, чтобы вбить прочно, навсегда: так нельзя. Но ноги не слушались, приклеились к месту, потому что существовал и другой расклад. Неудачное движение, рывок в противодействие, способный нарушить нетвердое равновесие, сместить центры.

– Слезай!

– Давай лучше ты сюда.

Егор присел на корточки, положил локти на колени. Пятки приподнялись, держался на одних носках. У самого края. Дальше – только вниз.

– Ну слезай! Пожалуйста!

– Только если ты тоже залезешь.

А ветер – порывами. То ласково взъерошит волосы, то сердито толкнет.

Олеся подошла, поставила ногу на парапет. Просто сделать шаг вверх, как на ступеньку лестницы. Были бы еще перила под рукой, но их нет. Просто шаг.

Никак. Не получается.

Егор выпрямился, спрыгнул на крышу.

– Да ладно. Не грузись.

Олеся попятилась, а через несколько шагов повернулась, чтобы перед глазами оказалась выкрашенная в бежевый стена надстройки, а не край, обрывающийся в пустоту. Напряжение потихоньку отпускало, выходило судорожными вздохами. Егор подошел, встал рядом, только смотрел в противоположную сторону.