Маннергейм и Блокада. Запретная правда о финском маршале - Александр Клинге

Один из финских красноармейцев вспоминал: «Мы пришли во двор выборгской центральной казармы, которая являлась одним из пунктов в шествии заключенных. Во дворе нас было по меньшей мере тысяча мужчин. Нам приказали выстроиться в ряды так, чтобы между ними можно было ходить, и после этого начался первый допрос. Между рядами с кровожадным видом сразу начали ходить егеря или кто они там были. В руках у них были большие маузеры, и они покрикивали строгим голосом, чтобы русские вышли вперед. Русских не помиловали и расстреляли сразу без следствия. Среди арестованных было несколько одетых в русскую форму и те, в ком белогвардейцы сомневались. Они начали задавать какие-то вопросы. Вот тогда все и выяснилось, так как русские никогда не научатся понятно говорить по-фински. Из них набрали группу русских, может несколько десятков, которых отвели на задний двор, откуда вскоре донеслись выстрелы из винтовок». Другой арестованный впоследствии рассказывал: «Когда передняя часть колонны приблизилась к концу Екатерининской улицы, нас остановили (…). Простояв там некоторое время, мы увидели, как из города идет шествие из сотен людей. Казалось, будто во главе шествия шел русский священник, рядом с ним остальные священнослужители. Затем следовали разные люди в военной и гражданской форме. Нашу цепь разорвали и шествие направили к территории между валами старой крепости. Прошло немного времени, и оттуда донесся грохот выстрелов. Мы поняли, что произошло».

Самым молодым из убитых был 12-летний Сергей Богданов, а в общей сложности в числе жертв оказалось более 20 подростков. Естественно, большинство из них не имели никакого отношения к «красным». Для финских егерей достаточным поводом являлось то, что их жертвы были русскими. «Пусть русские умрут!» – по свидетельству Вестерлунда, так звучал неофициальный девиз одного из финских подразделений.

Что же в эти дни делал Маннергейм, который, по мнению его доморощенных апологетов, до конца жизни продолжал тепло относиться к русским и России? В период штурма Выборга он находился в непосредственной близости от города и контролировал ход операции. Уже 30 апреля главнокомандующий оказался в Выборге и, по некоторым данным, наблюдал не только последствия расстрелов, но и их завершающую фазу. В любом случае 2 мая он получил от одного из своих офицеров телеграмму следующего содержания: «В первый день после взятия Выборга расстреляли примерно 200 русских, среди которых было много невиновных, как, например, находящиеся в Выборге офицеры, помогавшие белой гвардии. Причиной этого было то, что солдаты проводили расстрелы без контроля руководства. Предлагаю провести специальное расследование».

Реакция Маннергейма оказалась двоякой. С одной стороны, он приказал вывести из города все подразделения, необходимости в которых не было, и восстановить порядок. С другой – сразу же взял курс на то, чтобы замять дело. Эту задачу ему осложнял тот факт, что расправы в Выборге стали сразу же известны и русским, и финским газетам. В этой ситуации Маннергейм должен был, как говорят в наши дни, принять меры для ограничения ущерба репутации финской армии. 3 мая он распорядился прекратить расправы, а 12 мая выпустил официальное сообщение, гласившее: «Пресса, особенно русская, распространяет слухи о том, что, в связи со взятием города, в Выборге убивали невинных людей. Вследствие этих слухов сообщаю, что в некоторых случаях жертвами стали не участвовавшие в сражениях лица и те, которые во время уличных боев, несмотря на явную опасность, находились вне дома. В связи с этими случаями начато серьезное расследование, в ходе которого выяснится, было ли в пылу боя излишне применено насилие. Если это окажется правдой, виновных накажут». Маннергейм прекрасно знал, что «излишнее насилие» имело место, причем далеко не «в пылу боя». Как и следовало ожидать, начатое расследование не было доведено до конца. Какие-то убитые русские никого в те дни не интересовали, в том числе и финского главнокомандующего.

После того как гражданская война завершилась победой «белых», финское правительство решило вновь взять ситуацию под контроль. 30 мая Маннергейм, как мавр, сделавший свое дело, отправился в отставку. Уехав в Стокгольм, он пристально наблюдал за происходившим в Финляндии.

Расчет Маннергейма оказался верным. Финское правительство сделало ставку на сотрудничество с немцами и даже пригласило на престол немецкого принца. Однако, когда осенью 1918 года Германская империя потерпела поражение, эта карта оказалась бита. Нужно было как-то налаживать отношения с новыми властителями Европы – англичанами и французами. И для этого Маннергейм, изначально выступавший против ориентации на Германию, подходил как нельзя лучше. Его час снова пробил.

Уже в октябре Маннергейм по просьбе финского правительства отправился в Англию, где провел переговоры о сотрудничестве. Мгновенного успеха добиться не удалось, однако первый шаг был сделан. Англичане и французы колебались: в России шла Гражданская война, итог которой был неизвестен. И Лондон, и Париж в этой борьбе поддерживали «белых», которые были сторонниками сохранения территориальной целостности России. Санкционировать финский сепаратизм в этой ситуации представлялось англичанам и французам не вполне логичным.

А мы снова отметим: Маннергейм в очередной раз сделал выбор не в пользу реставрации Российской империи, а в пользу независимой Финляндии. Он был крайне недоволен активностью своих бывших соратников по балам и светским приемам: «В Париже было легко удостовериться, что зерна антифинляндской пропаганды, проводимой русскими эмигрантами, упали во Франции на благодатную почву. Эти эмигранты считали себя жертвами войны и революции, во французах видели своих военных союзников, у них по-прежнему были связи с газетами, через которые они вели кампанию против Финляндии (…) Русский комитет, созданный для соблюдения интересов царской России в Париже, зашел так далеко, что в 1919 году представил мирной конференции памятную записку. Там было сказано, что „Россия никогда не откажется от права на создание политической и юридической основы отношений между Россией и Финляндией“. Это „право“ основывалось на тех самых военных устремлениях, которые вновь обозначились в претензиях Советской России, выдвинутых осенью 1939 года». Любопытная параллель, показывающая, что на тот момент своими противниками Маннергейм считал не большевиков, а русских вне зависимости от их политической ориентации. И таких фраз в его мемуарах легион. Со многими из них мы еще встретимся на страницах этой книги.

Тем временем положение Маннергейма внутри страны укреплялось. 14 ноября председатель финского сената Юха Паасикиви предложил ему вновь стать главнокомандующим. Маннергейм обещал подумать, и спустя пару недель речь зашла уже о кресле регента, то есть, по сути, Верховного правителя страны. Этот пост он занял 12 декабря.

Перед свежеиспеченным регентом стояли две задачи: добиться признания со стороны держав Антанты и создать прочное Финляндское государство. Первая задача была в общем и целом выполнена к концу 1918 года. Вторая неизбежно ставила вопрос об отношениях с Россией – вернее, об отношении к происходящему в России.

Маннергейм занимал жестко антибольшевистскую позицию. Он, конечно, хотел бы видеть Россию освобожденной от «красной заразы». Однако это не означало для него автоматической готовности к сотрудничеству с антибольшевистскими силами. В отличие от Деникина или Врангеля, Маннергейм совершенно не готов был бороться за великую Россию. Его интересовала в первую очередь Финляндия. И поэтому сторонники «единой и неделимой» России не вызывали у него никаких положительных эмоций. Для «белых» это не являлось тайной; еще в конце 1918 года Деникин обратился к англичанам и французам с просьбой не разрешать Маннергейму взять Петроград. Опасались ли они этнических чисток по образцу тех, которые произошли в Выборге? Или боялись создания «Великой Финляндии» с границей по Неве? Основания, надо сказать, имелись и для того, и для другого.