Смерть в прямом эфире - Николай Леонов

— Раздался выстрел, и вы вспомнили. Как его имя?

— Юрий... Юрий Авилов... Он в соседнем доме живет. Он убьет меня...

— Вот я и говорю, женщины мне далеко не безразличны. — Гуров разлил остатки из бутылки, чокнулся с бумажным стаканчиком Нины. — Только если я жене изменю, она это поймет, едва я порог переступлю, на меня не глядя. А я ее люблю, за любовь нужно платить. А вы красивая девушка, я рад, что мы познакомились. Я вам должен за бутылку, кофе, бутерброды... и исполнить одно ваше желание. — Он положил на стол свою визитную карточку. — Я не волшебник, но много чего могу. Телефоны выучите, карточку уничтожьте. Обязательно. Моей визитки у вас быть не должно. Мы с вами сегодня встретились, выпили, поговорили за жизнь, расстались. Если будет трудно и вы позовете, я приду.

Гуров поднялся, положил на стол деньги, поцеловал Нине руку и направился к лестнице.

Нина смотрела на высокого, широкоплечего, уверенно шагающего мужика и не могла понять, с чего она расчувствовалась, решила, что человек на краю и ему необходимо помочь. Он ни на что не жаловался, ничего не просил, она, опытная баба, разнюнилась. Но Юрке Авилову она теперь не завидует, у этого... И тут Нина сообразила, что не знает даже, как мужика зовут, взглянула на визитную карточку... Полковник, старший оперуполномоченный по особо важным... Гуров Лев Иванович... Она выучила два телефона, записала в блокнот по четыре последних цифры каждого номера, чиркнула зажигалкой, прикурила, визитку сожгла. Он прав, такую карточку иметь в сумке совершенно ни к чему. Он сказал, что придет... А что? Такой придет...

Бывший полковник КГБ, ныне полковник службы, называвшейся иначе, человек по фамилии Грек, сидел в сановном кабинете, смотрел на хозяина вопрошающе. За многие годы службы он вытренировал этот взгляд, сроднился с ним, окружающим полковник казался прирожденным холуем. И лишь немногие знали: этот взгляд и вся манера держаться — обман. Полковник — человек сильный и умный, не подверженный постороннему влиянию. Он всегда поступает как считает нужным и выполняет приказы в тех случаях, когда они совпадают с его собственной точкой зрения. В остальных ситуациях он только имитирует исполнение, а результат срывается по объективным, не зависящим от Грека обстоятельствам.

Он убрал Леонида Голуба отнюдь не потому, что так пожелал сановный чиновник, а просто Голуб зарвался, стал мешать выполнению стратегического плана, который простирался аж до двухтысячного года, до новых президентских выборов.

Телевидение — самое мощное оружие в предвыборной борьбе, и это не затасканные слова, а объективная действительность.

Но ТВ структура многосложная, и захватывать ее надо заранее. Так по кирпичику строят дом: каждый кирпичик следует подержать в руках, ощупать, положить на нужное место. Пусть миллионеры покупают каналы, можно купить все, а души людей останутся в руках спецслужбы. И телезвезды в нужный момент станут говорить то, о чем их "попросят". И сетку вещания составят так, как "попросят". И в студию пригласят кого требуется, и вопрос зададут нужный и своевременный. Действительный захват телевидения — очень тяжелый и кропотливый труд.

Сегодня группа Грека — лишь несколько десятков человек, и не все они занимают ключевые посты, но придет срок... Кремлевскую стену тоже складывали по кирпичику, и не один год.

— Что же, ваш первый блин не вышел комом, — пошутил чиновник. — Но поздравлять вас рано.

— В нашей службе поздравлять не принято, — сухо ответил Грек. — Мы и ордена если получаем, так в туалете и при погашенном свете. Шутка.

— И неудачная, — резко сказал чиновник. — Вы уверены, что вашего исполнителя не обнаружат? Мне известно, розыском занимаются люди очень серьезные.

— Я знаю, шеф. — Грек уже пожалел о своих словах. На днях хозяин кабинета получил правительственную награду. Грек не завидовал, невольно вспомнил, непроизвольно вырвалось. Старею, подумал он, надо внимательнее следить за собой. Человечек, сидящий за столом, случайный и временный. Но сегодня он за этим столом, следует считаться, соблюдать правила игры.

— Но если все-таки человека выявят? — нудел чиновник.

"Ну что ты понимаешь, сопливый мудак, в нашей работе?" — хотелось сказать полковнику, но он посмотрел на носки собственных ботинок и тихо произнес:

— Постараемся, чтобы подобного не произошло.

— Да! Вы уж расстарайтесь! Считайте, я вас предупредил!

— Только так я и расцениваю ваши слова, — Грек поднял глаза, посмотрел на чиновника преданно. А как полковнику хотелось высказаться, он даже губу прикусил до крови.

Новости у Грека были горячие, прямо огненные, и сообщать о них недалекому человеку было ни в коем случае нельзя.

Дело в том, что полковник пять минут назад видел Гурова у дверей приемной вице-премьера. Зачем розыскник пожаловал на столь высокий уровень — неизвестно, но, узнай подобную новость молодой чиновник, начнется истерика, суета, черт знает что, совершенно непредсказуемое.

А Гуров явился в высшие коридоры власти с намерением сыграть ва-банк. Известны случаи, когда срывали банк, имея на руках всего двенадцать очков. А проигрывать сыщику нечего, его бумажник был пуст. Самое страшное, что может произойти, — выставят из кабинета, решат, мол, абсолютный кретин, возможно, сообщат Орлову или Шубину. Петр на него наорет, генерал-полковник даже разговаривать не станет, бросит тому же Орлову, дескать, офицерам положено ходить коридорами, а не лезть через забор, и забудется.

Чувствовал себя Гуров на подъеме, разгуливал с деловым видом, лишь не знал, как проникнуть в кабинет вице-премьера. Сыщик не очень хорошо представлял, что говорить небожителю, уповал на импровизацию. Он походил на мальчишку, зажавшего в руке камень и желавшего этот камень швырнуть в Д улей и посмотреть, что произойдет.

Дверь приемной открылась, и в коридор стали выходить люди. Гуров скользнул между ними, секретарь решил, что это один из бывших на совещании: человек что-то забыл в кабинете, возвращается за папкой или за каким-то документом.

Гуров решительно пересек кабинет, негромко сказал:

— Извините, Валентин Николаевич, но я знаю, кто убил Леонида Голуба.

— А я здесь при чем? — удивился Валентин Николаевич Попов. — Прикройте дверь и сядьте. Прежде всего, кто вы такой? И почему врываетесь ко мне с подобным заявлением?

Попову было около пятидесяти, он был безукоризненно одет, выбрит и причесан, спокоен, даже ироничен, но совершенно напрасно снял роскошные дымчатые очки. Гуров лишь на мгновение увидел его глаза и понял, что попал. Сыщик, конечно, не мог и представить, что обратился к главному теоретику заговора, но что данный человек, как выражаются розыскники, в деле "замазан", уже не сомневался. Этот внезапно расширившийся и метнувшийся в сторону зрачок выдавал человека, его испуг. И то, что Попов вновь надел очки и без надобности переложил бумаги на столе, являлось уже мелочью. Сыщик взглянул на надбровные дуги небожителя, увидел капельки пота и доверительно сказал: