Жесть - Александр Щеголев

Неужели мне приятно, удивляется человек.

Он делает первый глоток. Вкус крови омерзителен. Металлический вкус, к которому трудно привыкнуть… сколько же там растворенного железа!..

Ненавижу железо.

Кровь — это накопитель души. Чтобы освободить души всех жертв, пожранных ведьмой, надо прежде всего лишить души ее саму, — хотя бы частички. Эта частичка как раз и живет в той жидкости, которую он выдавил из поганого тела в этот стакан…

Несколько глотков через силу. Граненое вместилище чужой души, опустев, выпадает из разжавшихся пальцев. Тошнота накатывает волнами, но — держать, держать, дыша ртом… упасть, уткнуться лбом в холодный паркет… Кажется, удержал.

Не опозорился.

Улыбаясь, он оглядывает комнату. Обои расписаны ярко-оранжевыми бабочками на фиолетовом фоне. Что за нелепые цвета?

Подходит к телу. Голова женщины зафиксирована веревкой. На конце — петля, накинутая на шею, другой конец намотан на ручку двери. Второй веревкой ноги привязаны к батарее. Обе — внатяг. Если пленница вздумает дергать головой — петля сожмется… Он проверяет, туго ли натянуты веревки.

Затем надевает фартук, найденный на кухне.

Вынимает из портфеля ножовку.

Закатывает рукава и садится на корточки возле женщины — так, чтобы ногами наступить ей на волосы. Она вновь начинает рваться, не обращая внимания на петлю, захлестывающую горло, выдирая волосы с корнями. Наверное, ей больно. Это хорошо. Он усаживается поплотнее, прижимает бунтующую голову к полу — рукой и коленом. По телевизору громко стонут сразу три потаскухи — этакое трио «а капелла», — что ж, сойдет за аккомпанемент.

Когда полотно ножовки впивается в нежную кожу, ведьма еще жива. Наверное, думает, что видит сон и скоро проснется. Когда из разорванной артерии вырывается изумрудный фонтан — она еще жива. Кровь попадает на брюки. Испачкался, морщится человек. Вот что значит — нет навыка. Пила идет поразительно легко, чуть застопорившись только на шейных позвонках. К этому моменту продавщица уже перестала трепыхаться — он не заметил за работой, когда это случилось…

Детские души вырываются из обезглавленного тела, как пузырьки углекислого газа из открытой бутылки. Невидимые и невесомые, они улетают в лучший из миров. Ради этого великого момента и было все затеяно.

Вы свободны, мальчики и девочки, шепчет человек. Я пришел дать вам волю…

…Он просыпается. Если спать — это пытка, то просыпаться — мучительная казнь.

Вокруг по-прежнему щедро покрашенное, припудренное грязью железо. Много раз он проверял стены: под краской вовсе не штукатурка и не кирпич… Или я ошибаюсь? — неожиданно думает человек. Нет сил проверить снова.

Что-то не так.

Запах. Появилась нормальная человеческая вонь: застарелая моча, рвота, какая-то химия. От металлического вкуса во рту тянет рвать… тягостные спазмы… нет, нечем… это новый Круг… я иду по ступеням Ада…

Может ли так быть, чтобы жестяной дом остался в прежнем Круге?

Горит мертвенный синий свет: они называют его «дежурным». Тишина, от которой лопается голова. Выхода, как всегда, не существует. Оставь надежду, всяк сюда входящий…

Медикаментозная аберрация памяти, вдруг вспоминает человек. В сочетании с редчайшим психосенсорным расстройством. Вот как это называется! Вот откуда искаженные цвета… плюс искаженные эмоции, томительное ощущение сделанности…

«Просто ваш разум отторгает реальность, не желает согласиться с собственной жизнью», — доброжелательно объясняет ему Тот, Который…

…Тот, Который…

Тот, Который помог вспомнить…

Не хочу вспоминать! — вскакивает человек с жестяного ложа. — Проткните в моей банке дырку! Выдавите мою память наружу! Или вы будете утверждать, что у вас нет консервного ножа?! Может, вы еще скажете, что консервный нож — это вымысел?!

Вечность спустя появляются демоны в белом, однако приносят они отнюдь не консервный нож…

В каждом уважающем себя городе есть своя «кащенка». В крупном — всенепременно. Почему-то самым суровым, самым жутким из психиатрических лечебниц и интернатов дают это имя. Мог ли порядочнейший и образованнейший человек Петр Петрович Кащенко (который, кстати, будучи ложно обвиненным, уже в двадцать лет познал все прелести тюрьмы) предположить, что на многие десятилетия его фамилия станет символом несвободы и страданий? Что его фамилией станут пугать детей и взрослых? В бреду не представил бы!

Всю жизнь спасать людей от бреда, чтобы после смерти оказаться главным его хранителем… какая злая ирония.

Примерно такие мысли витали в голове Марины, когда она ехала от Гатчины в маршрутном такси. Двенадцать километров по Киевскому шоссе — до Никольского. Кащенко располагалась в Области; организованная еще в незапамятные времена и дожившая до наших дней, эта клиника была изначально вынесена за пределы города. Возможно, не без умысла. Подальше от глаз надзирающего начальства.

Бог весть, что там было в начале прошлого века, но сейчас про эту больницу разные ходили слухи. Здесь подозрительно много умирало — пациентов, разумеется (не персонала же, что им сделается). Кладбище, вынесенное за пределы охраняемой территории, разрослось настолько, что по площади давно превосходило больничный городок. Поскольку психические болезни вроде как не смертельны, ясно, что люди, скорее всего, гибли от сопутствующих болезней, от скверного ухода или отсутствия такового… впрочем, легко вообразить и другие причины повышенной смертности: злоупотребления со стороны персонала, эксперименты над больными без их осознанного согласия, даже голод. Известна история, как хозчасть продала налево недельный запас куриных окорочков, а направо — грузовик молочных продуктов… Покопаться бы во всем этом, вяло думала Марина. Да только кому это интересно? Быт и скука. Из разряда того, что все и так знают. Ни денег не получишь, ни славы. Все равно, что в очередной раз продажных ментов на чистую воду выводить — пачкаться зря…

До главного входа она дошла пешком. Лечебный комплекс (классический образчик русского модерна) был гармонично вписан в исторический парк. Погода стояла удивительная, и вместо того, чтобы хоронить себя в этих симпатичных на первый взгляд строениях, ей хотелось прогуляться по парку, полюбоваться на памятники архитектуры, на ту же старинную усадьбу…

Вохровец на вахте попросил подождать и позвонил по местному. Ждать пришлось недолго. Вышла пышнотелая холеная дама, которая представилась начмедом и повелела неотступно следовать за ней.