Кодекс - Дуглас Престон

— Да-а… — протянул сержант.

— То-то же, — хмыкнул Барнаби и, помолчав, добавил: — Честность. С чем мы останемся, если лишимся честности?

— С полумиллиардом долларов.

Здание оказалось вовсе не из темного кирпича, как показали бы в фильмах с участием Богарта[11]. Это был маячивший в небе над Западной Пятьдесят седьмой улицей уродливый небоскреб восьмидесятых годов из стекла и стали. По крайней мере здесь высокая арендная плата, подумал Филипп. А раз арендная плата высокая, значит, Хаузер — преуспевающий частный сыщик.

Филипп вошел в вестибюль и словно очутился в гигантском отполированном гранитном кубе. Все в этом месте источало флюиды чистоты. В углу рос хилый бамбук. Лифт вознес его на тридцатый этаж, и вскоре он оказался перед вишневой дверью частного детектива Марка Хаузера.

Филипп постоял в коридоре. Он вовсе не так представлял кабинет частного сыщика. Все, что угодно, только не этот бесцветный постмодернистский интерьер: серый сланец, ковровые покрытия и черный гранит. Неужели люди способны работать в таких стерильных помещениях? Комната оказалась пуста.

— Да? — раздался голос из-за полупрозрачной стенки из стеклокирпича.

Филипп вошел и уперся в спину сидевшего за столом человека. Стол в форме почки был обращен не к дверям кабинета, а в противоположную сторону, так что его хозяин смотрел не на посетителя, а в окно, за которым отсвечивала цинковая поверхность Гудзона. Человек, не оборачиваясь, указал на кресло. Филипп пересек комнату, сел и взглянул на бывшего «зеленого берета», ветерана Вьетнама, бывшего разорителя могил и бывшего лейтенанта Манхэттенского управления Бюро по контролю за продажей алкогольных напитков, табачных изделий и оружия.

Филипп видел его фотографии в отцовском альбоме — нечеткие, смазанные: Хаузер был одет в тропический камуфляж, упирал в бедро ружейный приклад и всегда улыбался. Но теперь, рассмотрев этого человека во плоти, Филипп немного растерялся. Хаузер оказался меньше, чем он представлял. Коричневый костюм, запонка для воротничка, жилет, золотая цепочка, кармашек для часов. Пролетарий, изображающий из себя белую кость. Вокруг Хаузера распространялся запах одеколона. Остатки волос были напомажены и завиты, причем каждая прядка в отдельности, чтобы как можно лучше скрыть лысину. Золотые кольца поблескивали по меньшей мере на четырех пальцах. Руки холеные, ногти тщательно вычищены и отполированы, волосы в носу подстрижены. Даже плешивая макушка под покровом зачесанных на нее прядок казалась навощенной и отлакированной. Филипп даже усомнился, тот ли это Марк Хаузер, который вместе с отцом пробирался сквозь джунгли в поисках затерянных городов и древних захоронений… Не случилось ли какой-нибудь ошибки?

Филипп поперхнулся.

— Мистер Хаузер?

— Марк, — последовал моментальный ответ, словно теннисный мяч с хрустом отскочил от ракетки. Голос тоже приводил в недоумение — писклявый, гнусавый. Зато глаза были зелеными и холодными, как у крокодила.

Филипп совершенно разволновался. Положил ногу на ногу и, не спросив разрешения, достал трубку и принялся набивать. Хаузер улыбнулся, выдвинул ящик стола, выключил увлажнитель и извлек огромную, в духе Черчилля, сигару. Покатал ее между ухоженными пальцами и, достав щипчики с монограммой, отрезал кончик.

— Рад, что вы курите. Никак нельзя позволить, чтобы нас одолели варвары — противники табака. — Раскурив сигару, он откинулся в кресле и посмотрел на Филиппа. — Чем могу служить сыну своего старинного партнера Максвелла Бродбента?

— Мы можем поговорить конфиденциально?

— Разумеется.

— Шесть месяцев назад моему отцу поставили диагноз — рак. — Филипп помолчал и присмотрелся к лицу Хаузера, стараясь понять, знает тот или нет. Но Хаузер оставался непроницаем, как его стол красного дерева. — Рак легких, — продолжал Филипп. — Отцу сделали операцию, провели обычный в таких случаях курс химиотерапии и облучений. Кризис миновал, наступила ремиссия, и какое-то время казалось, что он проскочил, но затем болезнь вернулась и стала обостряться. Пришлось возобновить химиотерапию. Но отцу она очень не нравилась, и в один прекрасный день он стащил с себя больничный халат, взял одежду у медбрата и сбежал. По дороге домой купил коробку «Куба либре» и с тех пор не выпускает сигар изо рта. Три месяца назад ему дали полгода жизни.

Хаузер слушал и попыхивал сигарой. Филипп запнулся и посмотрел на него.

— Он общался с вами в последнее время?

Хаузер покачал головой и выпустил новый клуб дыма.

— В последние сорок лет — нет.

— Примерно месяц назад, — продолжал Филипп, — Максвелл Бродбент исчез вместе со своей коллекцией, а нам оставил видеозапись.

Хаузер изогнул бровь.

— Нечто вроде последней воли, наказа. В этой записи он объявил, что забирает коллекцию вместе с собой в могилу.

— Объявил — что? — Хаузер подался вперед, маска слетела с лица, ее сменило заинтересованное выражение. Он был искренне удивлен.

— Взял с собой. Деньги, коллекцию все. Похоронил себя в неизвестном месте, вместе со всеми богатствами, словно египетский фараон, а нам предложил: найдите могилу и тогда можете ее обокрасть. Понимаете, он считает, что мы таким образом должны заработать наследство.

Хаузер откинулся на спинку кресла и громко расхохотался. А когда наконец успокоился, пару раз лениво пыхнул сигарой и стряхнул в пепельницу двухдюймовую колбаску пепла.

— Только Максу могло прийти подобное в голову.

— Значит, вы ничего об этом не знаете? — спросил Филипп.

— Ничего. — Судя по всему, Хаузер говорил правду.

— Вы ведь частный детектив, — продолжал Филипп. Хозяин кабинета перегнал сигару из одного уголка рта в другой.

— Вы выросли с Максом. Год провели с ним в джунглях. Знаете его самого и методы его работы лучше, чем кто-либо другой. Не захотите ли вы в качестве частного сыщика помочь нам найти коллекцию?

Хаузер выпустил струйку голубого дыма.

— Полагаю, что задание не слишком сложное, — добавил Филипп. — Такую коллекцию невозможно транспортировать незаметно.

— А как насчет «Гольфстрима-4» Макса?

— Сомневаюсь, чтобы отец решил похоронить себя в самолете.

— Викинги погребали себя в своих кораблях. Что, если и он упаковал сокровища в герметичный, не боящийся давления контейнер и затопил самолет посреди Тихого океана на глубине трех миль? — Хаузер развел руками и улыбнулся.

А Филипп только и сумел выговорить:

— Нет, — и хлопнул себя по лбу, стараясь отогнать ужасное видение: Липпи среди всякой грязи на дне морском. — Вы же сами так не считаете.