Идеальное убийство. Мыслить как преступник - Ирина Лобусова

Холсты же в Дублине и в Риме, могут принадлежать руке самого Караваджо. Эти копии были сделаны мастером в XVII веке, сразу после написания оригинала. Оригинал стал достаточно популярен, и многие пожелали иметь с него копии. Именно поэтому полотно стал копировать сам художник.

В любом случае, картина, похищенная из одесского музея, не была подлинником. И стоимость ее составляла не 100 миллионов долларов, а примерно 500–800 тысяч евро — что, в принципе, тоже неплохо. Бандиты не могли знать об этом. Они узнали правду только в тюрьме. Впрочем, это уже не имело особого значения.

Ничего не понимая в искусстве и особенно в том, как следует хранить произведения, бандиты чудовищно испортили полотно. Складывая старинный холст совершенно недопустимым образом, как листок бумаги, они буквально уничтожили картину. Сумеет ли реставрация восстановить печальную историю коварства и предательства, или же это будет совершенно другое полотно — покажет время. Нам остается только надеется на то, что картина все-таки возродится к жизни.

Вообще в современности картины Караваджо постигла весьма своеобразная судьба. Они стали почти бесценными, их коммерческая стоимость сегодня так же высока, как стоимость картин Рафаэля, Тициана, Рембрандта, Ван Гога.

Повторив стандартный путь картин большинства великих мастеров — непризнание, отрицание и гонение при жизни и слава, величие, высокий денежный эквивалент — через множество веков после смерти, картины Караваджо украшают лучшие музеи мира. Но так же, как и все ценности, их крадут и пытаются подделать. Это удел картин всех величайших художников. С той лишь разницей, что и загадок с великими полотнами Караваджо связано не меньше, чем подделок.

Нет никаких сомнений в том, что Караваджо был великим художником. Стоит лишь вглядеться в своеобразный колорит его полотен, отображающих глубокий философский смысл. Как это ни странно, но именно загадочная картина «Поцелуй иуды» или «Взятие Христа под стражу» стала как бы предвестником трагической и неразгаданной судьбы самого мастера. В этом полотне Караваджо как бы предугадал собственную судьбу — трагический путь предательства и коварства.

Караваджо изобразил самого себя на этом полотне одним из учеников Христа. Он как бы указывал на соучастие каждого человека в распятии Иисуса. А также на то, что каждый из людей может быть продан за 30 сребреников и распят. И никто не знает, в какой момент его настигнет подлинное распятие. Не знает этого ни величайший гений, ни преступник, ни пустой и бессмысленный прожигатель жизни.

В мире искусства есть одна не доказанная, но достаточно верная истина: личные события в жизни художника влияют на дальнейший путь его картин. Чем тяжелее, чем трагичнее обстоятельства его жизни, тем чаще картины как бы притягивают к себе странные события, а иногда — даже безнадежность и негатив.

К примеру, судьба большинства владельцев подлинного «Автопортрета с отрезанным ухом» Ван Гога сложилась весьма трагически — от разорений до самоубийств: Не каждый человек может выдержать столь сильную энергетику, столь яркую насыщенность эмоциями, как в этой картине. Энергетика картины всегда должна совпадать с личностью владельца. Но очень редко можно найти столь энергетически сильную личность, какой был сам художник — к примеру, Ван Гог. Тем более, что, вкладывая в картину свою душу, настоящий художник как бы вкладывает и часть своей окружающей жизни. А если судьба художника не выяснена, то странная судьба начинает постигать и его картины. Они словно повторяют извилистый жизненный путь и предрекают трагический, непостижимый финал.

Человек бурного темперамента и безудержных эмоций, Караваджо вкладывал в свои картины необычайно мощную энергетику. Может быть, именно поэтому картины великих художников — по-настоящему великих, не побоявшихся пройти ради своего дара через настоящий разрушительный огонь — являются отдельными энергетическими сущностями, мощной духовной субстанцией, чем-то вроде живого энергетического тела, а потому чаще всего они живут своей собственной судьбой, во всем напоминающей реальные людские жизни. Так появляются загадки картин. И разгадывать их порой намного сложнее, чем «живые» человеческие детективы.

Громкие голоса тонули под сводами недостроенного сбора. Ссорились двое мужчин. Бурные эмоции ссоры дошли до такого накала, что спорщикам стало уже безразлично появление случайных свидетелей. Такие ссоры бывают только последней точкой: после них невозможно ни сотрудничество, ни обычное человеческое общение.

В громком голосе одного из спорщиков клокотала настоящая ярость. Хриплый, безудержный, оглушительно громкий голос словно бы пытался поразить своего оппонента насмерть. Было ясно, что человек дошел уже до последней черты, за которой абсолютно безразличным становится все, что может произойти дальше. С такими голосами вырываются из клетки: они доказывают, что их обладатель навсегда потерял страх.

В голосе второго из спорщиков, человека постарше, звучала солидная весомость, подчеркивающая, что этот человек привык обладать властью, привык к тому, что большинство окружающих трепещут перед ним. Но даже это качество утратилось в момент спора от яростных нападок его собеседника. Потеряв над собой контроль, солидный обладатель настроенного властного голоса также впал в настоящую ярость и уже не пытался сдерживать клокотавшую в нем ненависть.

Тем более, что собеседники давным-давно перешли уже все пределы приличий и сдержанности. Их эмоции были разрушительными, смысл слов — грубым, а фразы — ранящими. Их слова напоминали заостренные кинжалы, которыми каждый из них стремился побольнее ранить собеседника.

Двое монахов, проходивших через соседствующую с недостроенным залом галерею, остановились, привлеченные шумом ссоры. Затаив дыхание, они стали прислушиваться к оскорблениям, которые наносили друг другу спорщики, уже не пытаясь сдерживаться.

— Как смеет этот наглый выскочка так разговаривать с Великим магистром! — наконец не выдержал первый монах, — Напрасно магистр церемонится с ним — бросить в подземную тюрьму и сгноить там! Чтобы понял, наконец, свое место.

— Великий магистр сам виноват, — сурово поджал губы второй монах, — Нечего было возиться с таким! Все художники — нищие бездельники, бродяги и воры, это доказано веками. Не стоило общаться с ним как с равным и даже принимать в великий орден. А теперь уже поздно.

— Почему поздно? Магистру стоит только махнуть рукой, чтобы бросить его в тюрьму!

— Он никогда этого не сделает. Я же говорю — слишком поздно.

— Ты хочешь сказать, что все, о чем кричит этот нищий бездельник, правда? И правда о деньгах?

— Тише!.. — второй монах крепко сжал руку первого, — замолчи немедленно! Если тебе дорога жизнь, нужно сделать вид, что мы ничего здесь не слышали. И вообще — мы сегодня даже близко не подходили к галерее, запомни! Иначе в тюрьму попадет не этот жуткий тип, а мы.

— Говорят, этого художника разыскивают за убийство. Ходят слухи, что он убил человека. Почему магистр попросту не выдаст его властям?