Почти как три богатыря - Николай Шмигалев

Вместе с подозреваемыми в попытке переворота царю были представлены наспех собранные досье на этих самых подозреваемых.

Владибор Ильич, наглядевшись на подозрительную троицу, придвинул к себе первое «личное дело», на котором размашистым почерком воеводы государственной безопасности было написано «Василевс Премудрый: алхимик, маг, звездочёт». Пролистав «дело», государь не нашёл ничего интересного: положительная характеристика с последнего места проведения магических ритуалов, справки от участкового дружинника, отзывы от «коллег» колдунов, справки, сертификат мага третьего разряда, разрешение на индивидуальную колдовскую деятельность, короче, одни бюрократические писульки.

Не обратил только царь внимание, что в биографии алхимика отсутствовало упоминание о нескольких годах жизни (словно нарочно забыл вписать), которые тот провёл в подземельях Питиримского ордена, горных пещерах Аламбалы и безводных пустынях Гомибии, постигая древние знания трёх «теликов»: телепатии, телекинеза и телепортации.

Второе дело было озаглавлено «Яков Сероволк: хулиган, карманник, конокрад». В этом досье было уже побольше интересного: неоднократные приводы в народную милицию за угон скота, дебош на ярмарках, перекупка краденого, пережиг тавро и перекраска коней для последующей перепродажи и т. д.

Но в деле ни слова не было сказано о том, что круглый сирота Яков Сероволк воспитывался дедом-оборотнем, который, в пьяной потасовке с вампирами получив раны не совместимые даже с такой необычной жизнью, перед смертью не смог передать свою силу внуку. Вместо того чтобы больно укусить Сероволка, старый оборотень лишь сентиментально поцеловал в лоб юного Якова и испустил дух. Оттого и характер у цыгана, лишённого силы оборотневой, был волчий. Несло от него как от волка, сводя с ума окрестных собак, ещё он не мог не сдержаться, чтобы в полнолуние не завыть на луну, и хоть был храбр, ловок и силён, но на большее ему рассчитывать не приходилось.

В третьем деле, подписанном «Иван Царевич – разнорабочий», так и вовсе почти пусто было, ни тебе справок из ЖЭКа, ни тебе копии метриков из родильного теремка. Это-то, и не только это, показалось царю довольно подозрительной уликой.

– Что же, как говорят в нашем насквозь лживом окружении, рад вас видеть! – недобро пошутил государь Владибор и его «окружение» вежливо захихикало. – Тут написано, что ты, парень, не кто иной, как Иван Царевич собственной персоной? – нахмурившись для проформы, спросил царь у русоволосого здоровячка. – Так вот ответь мне, с какого это перепугу у нас «Царевичи» разнорабочими подряжаются? И вообще, какой ты «Царевич», коли аз есмъ царь, а наследников у меня нет.

Никак Лжецаревич самозваный, переворот хотел устроить, и к этому делу крамольному колдуна-бесопоклонника и вора-мошенника подговорил, – не на шутку распалился самодержец. – Ай-яй-яй! Бесстыдники! Отрубить лжецу голову! Конокрада повесить! Колдуна на костёр! Да, да, да! – перевёл он взгляд на оторопевших бояр, – и не смотрите на меня, как нерадивые школяры на собирательный образ руководителя державы. Азм есмъ единоначальник и верховный главнокомандующий в едином лике. Выполняйте!

Такого скорого, царского, самого справедливого и гуманного суда в мире, никто, даже близко знавшие царя вельможи, не ожидали. Подсудимые же если и удивились, то виду не подали, а один из них только голос подал.

– Не вели казнить, государь, позволь слово молвить! – попросил Иван Царевич слово правозащитное произнести.

Годунович, ошивавшийся рядом с государем, посоветовал всё-таки не рубить сплеча и дать возможность оговорить. то есть защитить самих себя подсудимым («хотя бы пусть попытаются для виду»).

– А и ладно, хрен с вами! – великодушно согласился государь-батюшка.

– Только поклянитесь говорить правду, одну лишь правду, искреннюю правду, горькую правду, короче, ничего кроме правды.

Боярин министерства юстиции поднёс к подсудимым государственную книгу «Конституция сказок и приключений», на которой все трое и поклялись говорить «короче, ничего кроме правды».

– Теперича излагай, с чем не согласен, – соизволил царь Ивану Царевичу.

– Перво-наперво насчёт фамилии Царевич пояснение хочу дать, – выступил с речью Иван. – Фамилия эта была пожалована моему прадеду Емеле, по щучьему велению высочайшему за существенные заслуги перед царевной-щукой. У меня и документ имеется. В нашем же государстве, фактически уже просвещённом, отправка на плаху за имение звучных фамилий, есть косвенное ущемление прав человека. Недаром легендарный Илья – защита и опора земель покорённых, установил у нас в качестве политического строя самодержавную демократию.

Царь озадаченно переглянулся с Годуновичем – гляди, мол, боярин, какой подкованный малый, хоть с виду простак простаком. Годунович тоже ответил государю не менее красноречивым взглядом – мол, царь-батюшка, его речи не то чтобы самодержавной демократией, а скорее монархической анархией попахивают и с этим надо что-то делать.

– Слышь, адвокат, – перебил Ивана Годунович. – Слишком складно поёшь. Сдаётся нам, мил человек, что, не из этих ли ты, не из Рабовиче-Кребрамовичей? Понаехали, понимаешь, сюда!

– Я вообще из глухомани деревенской! – ответил Иван нахмурясь, не любил он, когда его подозревали в том, чего не делал. – С обозом пришёл. На мир посмотреть, себя показать, наукам мудрым обучиться, чтобы не только носы ломать супостатам, а и ума-разума набраться.

– Ишь ты, студент, что ли? – удивился царь. – А что ты на это скажешь?

– государь кивнул воеводе государственной безопасности и тот разложил перед подсудимым молоток, серп и духовую трубу – горн. – К каким наукам эти «учебные принадлежности», – указал царь на холодное оружие и сигнальную трубу.

– Хм! – озорно хмыкнул Царевич. – Так я же дипломированный швец, жнец и на дуде игрец. Молоток – самое верное средство для ремонта швейно-ткацких станков нашего производства. Серп – наиболее экономичный сельхозинструмент при уборке урожая. Труба же вещь незаменимая на разного рода празднествах, корпоративах, юбилеях как в составе ансамбля, так и соло. Мундштук вынул, вот тебе и рупор громкоговорительный, на место всунул – и дуди, хошь заунывный марш Мендельсона, хошь похоронную польку-бабочку.

– Так-так, и откуда они у тебя? – искренне заинтересовался государь непростым простаком Иваном Царевичем.

– Молоток мне подарил мой первый учитель, бродячий швец, по прозвищу Храбрый Портняжка.

– Это тот, который «семерых одним ударом»? – вклинился Годунович, слыхивал он байки про бродячего модельера.

– Восьмерых! – поправил Иван боярина. – Это про него сказано, – не стал лукавить.

– Ну-ну, – кивнул государь. – А серп откуда спёр? Правду говори, парень, не ври.

– Серп именной, – пояснил Царевич. – Второго преподавателя презент. Слыхали, небось, про агронома-управляющего Балдуева, который бригаду поповскую в лидеры по производству зерновых культур вывел.

– Как же не слыхали, – вставил словечко Годунович. – Его ферма на всё среднечерноземье славится.