Дочки-матери, или Каникулы в Атяшево - Олег Рой

Меньше чем через год после свадьбы Ира забеременела. Неожиданность оказалась не слишком приятной для обоих супругов, обзаводиться детьми они не планировали, во всяком случае, в ближайшие лет пять. Ирина уже готова была избавиться от ребенка, но передумала — не хотела рисковать из-за разных резус-факторов. Только из-за этого Алика и появилась на свет.

Конечно, Ирина ее любила, трогательный вид этой малышки вызывал в душе прилив нежности и умиления. Но в первые же месяцы жизни дочки она столкнулась с альтернативой: либо получить одну из главных ролей в новой постановке, либо продолжать самой кормить малышку, укладывать ее спать и стирать пеленки. И она выбрала роль. А бутылочками и погремушками стали заниматься няни и домработницы. Потому что ни Артур, в котором так и не проснулись отцовские чувства, ни Изольда, которая не желала «превращаться в бабку», как она выразилась, тоже особенно не рвались нянчить Алику. Ира тогда даже подумывала, не отправить ли Алику к своей матери, в Атяшево, но все-таки отказалась от этой затеи, боялась осуждения Татьяны Сергеевны. Да и не хотела она выглядеть в глазах родных матерью-кукушкой.

До того как Алика пошла в детский сад, Ирина еще иногда находила возможность проводить с ней время. Но потом положение дел в российском кино улучшилось, к тому же начали активно снимать сериалы. Выгодные предложения посыпались одно за другим, и Ирина от них не отказывалась. Домашние стали видеть ее все реже и реже, брак Иры затрещал по швам, но сама она этого не замечала и не придавала значения тому, как морщится Артур, когда жена сообщает ему о своем очередном успехе. Его артистическая карьера складывалась куда менее удачно — и с театром по распределению не повезло, и ролей, несмотря на все хлопоты матери, почти не предлагали. В конце концов он ушел из профессии и занялся бизнесом, но все равно воспринимал каждую творческую удачу жены как напоминание о собственной несостоятельности. И тринадцать лет назад — Ирина даже помнила, что это было на майские праздники, — он заговорил о разводе, мотивируя тем, что семьи у них давным-давно нет, каждый живет сам по себе, включая и ребенка.

Для Ирины это стало ударом, она все еще любила Артура — но все же не настолько сильно, чтобы ради него отказаться от своего призвания. И она согласилась на развод, поскольку деваться все равно уже было некуда, разбитую вазу не склеишь. Тот период в ее жизни был очень тяжелым, она несколько месяцев ходила на сеансы психотерапии. Наняла также психолога и для маленькой Алики, как-то даже не подумав, что ни один психолог на свете не сможет заменить ребенку ни ушедшего из семьи отца, ни вечно отсутствующую мать. Да, тогда (да и позже тоже!) она думала только о себе, а не о дочке. Считала, что Алика еще слишком мала, чтобы переживать что-то всерьез. А сама с головой погрузилась в работу, чтобы справиться с тем, что творится в душе. Вернее, не справиться даже, а отвлечься, забыться в суете… Погрузилась — и вынырнула только теперь, спустя тринадцать лет.

Утром Алика проснулась по своим меркам невероятно рано, около шести, и с удивлением поняла, что ей совсем не хочется больше спать. Поезд стоял, за окном виднелось красное здание какого-то вокзала. Мамина полка уже была пуста, но из того, что ее никто не разбудил, Алика заключила, что они пока не доехали до места. Что ж, это неплохо, значит, есть время сделать макияж и подобрать одежду. Если уж ее тащат чуть не силой в этот медвежий угол, по крайней мере она будет выглядеть достойно.

Вскоре вошла Ирина, которая улыбалась так, словно вчера у них и не было никакой ссоры. Она уже была одета в простенькую кофточку и такую простую длинную юбку, что немало удивило Алику, привыкшую видеть мать куда более элегантной. А этот неброский и практичный наряд выглядел скорее как сценический костюм и вызвал у Алики нехорошие ассоциации с ненавидимой ею «Матушкой».

«Вживается в роль провинциалочки», — ехидно подумала она.

— Вставай, соня, — бодро проговорила Ирина. — Через час приедем в Саранск. Нас встретит дядя Володя на машине.

«Делает вид, что ничего не произошло, — подумала Алика. — Что ж, вполне в ее репертуаре. Ладно, будем отвечать тем же». И, не сказав ни слова, отправилась умываться.

Она не стала завтракать, а сразу принялась наводить красоту — причесываться, делать мейкап и выбирать одежду, остановив свой выбор на розовом топике с Леди Гагой, крохотных цветастых шортах от Валентино и босоножках на огромной тонюсенькой шпильке. Наблюдавшая за ней Ирина заметила:

— На тебя там будут в таком наряде как на клоуна смотреть.

— Да-а, ла-адно, ма-ам, — привычно растягивая гласные, ответила Алика. — На-адо ж хоть пока-азать деревенским, ка-ак выглядят вещи от-кутюр. Могу поспорить, все ка-алхозницы от за-ависти попа-адают…

— Ага. Попадают. Со смеху. — Ирина вытащила из сумки блок сигарет, распечатала и достала новую пачку. — Ну, ка-ак зна-аешь, — передразнила она дочь и вышла из купе.

Не обращая внимания на ее подколки, Алика дополнила свой наряд темными очками, придирчиво осмотрела себя в зеркале, осталась довольна и сфотографировала себя на камеру планшета. Полюбовалась селфи, выложила его в Инстаграм и удовлетворенно хмыкнула. Поезд тем временем уже подходил к Саранску.

Когда объявили остановку, вошла мать и снова огорошила:

— А теперь бери свои вещи, и выходим.

Алика с ужасом воззрилась на свои чемоданы:

— Но ма-ам… Я ведь не донесу! Это же очень тяжело!

— А как ты думала, у тебя здесь прислуга будет? Зачем тогда столько вещей брала? — холодно поинтересовалась мать. — Тем более что половина тебе не понадобится. И хорошо, если только половина.

«Вообще-то я рассчитывала ехать совсем в другое место, где все это мне бы понадобилось», — со злостью подумала Алика. Перед ее внутренним взором на мгновение вновь пронеслись вожделенные пляжи Флориды… да бог с ней, с Флоридой, с Ибицей и Лазурным Берегом! Она была бы счастлива оказаться сейчас в каком-нибудь заштатном Египте или Турции, лишь бы там было хоть подобие нормального отдыха. Но выхода не было, пришлось стиснуть зубы и самой волочь свои вещи на перрон. Счастье еще, что оба чемодана были с колесиками, а на вокзале прибывших уже встречали.

Своих провинциальных родственников Алика не видела давно, с тех пор как тетя с дядей и старшей дочерью приезжали по каким-то своим делам в Москву, то ли пять, то ли семь лет назад, — она тогда еще в школе училась. Дядя Володя поседел, но военная выправка у него сохранялась по-прежнему. Это был высокий крепкий мужчина с простоватыми, хоть и правильными чертами круглого лица, открытым взглядом серых глаз и располагающей улыбкой под щеточкой пепельных усов. На нем была парадная полицейская форма, на груди три то ли ордена, то ли медали и пара каких-то значков, — Алика в этом не разбиралась и приглядываться не стала.

Тетя Оля, к ее удивлению, выглядела не хуже сестры, хотя и была старше ее на два года. Одета, конечно, проще некуда, да и фигура стройностью не отличалась, но на лице — ни морщинки, кожа прекрасная, молодая и упругая, а волосы, хоть и тронуты сединой, но густые, сильные, блестящие — просто на зависть. «Похоже, она пользуется качественной косметикой, — подумала Алика. — Где она, интересно, ее здесь берет? Наверное, мать чем-то этаким снабжает…»