Мифы Туринской плащаницы - Евгения Грановская

Проходя мимо отца Андрея, посетители бара удивленно косились на него. Вид молодого священника, сидящего за столиком бара с сигаретой в руке, был столь необычен, что люди, миновав столик дьякона, еще долго шушукались у него за спиной. Впрочем, наш герой, погруженный в свои мысли, не обращал на них никакого внимания.

Кофе был почти выпит, когда в сумке у дьякона задребезжал телефон. Звонила Женя.

– Отец Андрей, – взволнованно выпалила она, – я звоню вам, чтобы сообщить несколько новостей. Во-первых, неподалеку от места, где мы с вами обнаружили цифры, я нашла железный прут. Он был испачкан землей. Я отдала прут в лабораторию. Наши химики провели нингидриновый анализ и обнаружили скрытые отпечатки пальцев.

Отец Андрей почувствовал, как вспотели его собственные пальцы, сжимающие телефонную трубку.

– Вы смогли их идентифицировать? – спросил он, скрывая волнение.

– Да. Это отпечатки отца Кишлевского, – торжественно сообщила Женя.

Отец Андрей перевел дух.

– Вы понимаете, что это значит? – снова затараторила Женя. – Цифры на земле начертил сам Кишлевский. И отпечаток обуви на земле принадлежит ему. Это значит, что священник жив! Я нашла врача, который установил факт смерти Кишлевского, и серьезно с ним побеседовала.

– Насколько серьезно? – уточнил отец Андрей.

Евгения хмыкнула.

– В конце беседы ему понадобился валидол. Так вот, сначала доктор Белкин – так его зовут – возмущался и отпирался. Но потом, когда я ткнула его физиономией в результаты анализа, он испугался и заявил, что ошибки случаются у каждого врача, что медицина, и патологоанатомия в частности, наука неточная. Ну, и так далее, в том же духе. Я побеседовала с коллегами Белкина и узнала, что человек он ненадежный да и профессионал неважный. Два года назад лечился от алкоголизма. Начинал как хирург, но потом его вышибли из клиники за пьянство.

Дьякон обдумал слова Жени и поинтересовался:

– И какой вывод вы из этого сделали?

– Рациональный, – ответила она. – Врач, констатировавший факт смерти Кишлевского, ошибся, и бедного священника похоронили живьем. Возможно, падре страдал какой-нибудь болезнью и периодически впадал в оцепенение. Я читала, что такое бывает при нарколепсии…

– Не думаю, что…

– Не перебивайте, дьякон! Дайте мне сутки, и я обязательно все выясню. На мой взгляд, картина преступления выглядит следующим образом. Во время похорон священника сторож Кузнецов увидел на его запястье золотые часы. Дождавшись ночи, Кузнецов выкопал труп и забрал часы. Уж не знаю, какой болезнью страдал Кишлевский, но в этот момент он пришел в себя. Сторож испугался и убежал. Кишлевский встал из гроба и побрел по кладбищу. Заметьте – своими ногами: топ-топ-топ.

– Но перед тем, как уйти совсем, он поднял с земли железный прут и для чего-то начертил на земле букву «А» и несколько цифр, – напомнил отец Андрей. – Можете мне объяснить, зачем он это сделал?

Женя помолчала, затем недовольно проговорила:

– Этого я пока не знаю. Но впереди у нас большая работа. Прежде всего нужно разыскать Кишлевского. Если вам интересно мое мнение, я считаю, что падре не в себе. Возможно, у него временное помешательство. Ну, или шок. Я не удивлюсь, если через два дня мы опознаем Кишлевского в одном из бомжей, ночующих на Павелецком вокзале. Кстати, я пыталась разыскать Петра Каменкова. Он действительно прислуживал в церкви. Но со дня смерти Кишлевского его никто не видел. Дома его тоже нет. Телефон молчит.

– Вероятно, он испугался и «залег на дно», – предположил отец Андрей. – Кстати, его показания подтвердились.

– Что вы имеете в виду?

– Я только что беседовал с сестрой генетика Абрикосова. Перед смертью ученого к нему так же, как к Кишлевскому, приходил человек в длинном черном пальто. И лицо его также «выпало» из памяти женщины. И это еще не все. Генетик Абрикосов умер в своем кресле. И, если верить сестре ученого, лицо его было черным. Черным, как обугленная головня.

На том конце повисла долгая пауза. Наконец Женя сухо спросила:

– У вас на руках есть документ, подтверждающий это?

– Нет, – ответил дьякон. – К приезду медэксперта чернота сошла. Что вы на это скажете?

Женя помолчала, затем холодно произнесла:

– Я это обдумаю. Если появятся идеи, я вам позвоню. Всего доброго.

И она отключила связь.

Вечерело. Народ, собравшийся на похороны Абрикосова, стал расходиться. Свежий могильный холм был завален венками и букетами. С фотографии, прикрепленной к гранитной плите, на дьякона глядело худощавое, нервное лицо.

«А он похож на сестру», – подумал отец Андрей.

Глаза Абрикосова, большие и темные, как у сестры, смотрели пристально и подозрительно.

Отец Андрей вздохнул и отвел взгляд от фотографии. Сейчас дьякон был одет не в подрясник, а в короткую черную куртку. Темные волосы дьякона крупной волной спадали ему на плечи. Во время похоронной церемонии многие женщины бросали на одиноко стоявшего в стороне высокого брюнета быстрые, любопытные взгляды.

Вера Павловна на похороны не пришла. По всей вероятности, кокаин и «Хеннесси» не позволили ей добраться до кладбища. Оно и к лучшему. Меньше будет разговоров.

Отец Андрей посмотрел на часы. Почти семь часов. Скоро начнет темнеть. Поразмышляв с минуту, дьякон решил, что ему не мешало бы подкрепиться перед важным и, чего уж тут скрывать, опасным делом. Отец Андрей направился прямиком в ближайшую кофейню.

В кофейне он заказал себе большую чашку крепкого кофе и несколько бисквитных пирожных, к которым питал большую слабость. Ему понадобилось полчаса, чтобы разделаться с пирожными и кофе. Поскольку времени еще оставалось в избытке, дьякон решил повторить заказ.

Когда он вышел из кофейни, на улице стемнело. Отец Андрей закурил сигарету и минуты две просто стоял под фонарем, ни о чем не думая, а просто наслаждаясь моментом. Бог знает сколько времени ему предстоит провести на кладбище, за каким-нибудь сырым и колючим кустом, вдыхая ледяной ветер и кутаясь в теплую куртку.

Затянувшись в последний раз, отец Андрей швырнул окурок в урну, накинул на голову капюшон и зашагал к кладбищу.

* * *

Точку обзора он выбрал хорошую. Правда, пришлось улечься животом на прошлогоднюю промозглую траву, но, будучи человеком предусмотрительным, дьякон захватил с собой резиновый туристический коврик, который он заблаговременно спрятал в кустах.

На память дьякону стали приходить случаи, когда он вот так же, как сейчас, часами лежал в засаде на каком-нибудь перевале. А однажды ему пришлось провести всю ночь под дождем и мокрым снегом, который беспрестанно сыпался с неба. И казалось, конца и края этому не будет.

«Все-таки лучшая экипировка у местных крестьян и чабанов, – думал в ту ночь Берсенев, отбивая зубами чечетку и чувствуя, как ледяная вода проникает в ботинки-берцы и просачивается под плащ-палатку. – Человечество не изобрело ничего лучше кавказской бурки и папахи. С ними никакой снег и ураган не страшен».