Крылатая победа - Барбара Картленд

— Я уеду послезавтра после второго заезда. Никто не сочтет это странным. Позже мы обсудим, как лучше вынести ее из дома, чтобы никто этого не заметил. А теперь нужно заняться ее спиной.

— Предоставьте это мне, милорд. У меня есть целебная мазь, которую я наложу сегодня же, а завтра, пока ваше сиятельство будет на скачках, я придумаю что-нибудь еще.

С этими словами Йетс снял с Кледры туфли и добавил:

— Я принесу мазь и бинты из своей комнаты, милорд, — а затем устрою ей постель.

Граф снова кивнул, и Йетс поспешил к себе. По дороге он задержался, чтобы зажечь еще несколько свечей. Граф стоял неподвижно, глядя на Кледру.

При свете свечей раны на ее спине производили еще более ужасное впечатление, чем когда он увидел их впервые.

Ее дядя наверняка действовал тонким, гибким кнутом для верховой езды, который врезается в тело, как нож.

Глубокие рубцы пересекали друг друга и сочились кровью.

Сэр Уолтер разорвал на девушке муслиновое платье от шеи до талии, прежде чем швырнул ее на солому в стойле, чтобы побои были более мучительны для нее.

Скорее всего, подумал граф, он сначала заткнул ей рот, лишив возможности даже кричать от боли.

Сколько же времени прошло, прежде чем она впала в беспамятство? Граф надеялся, что забвение поглотило ее прежде, чем страдания стали невыносимыми.

Если графа ужасала жестокость по отношению к животным, он и представить себе не мог, чтобы кто-нибудь, претендующий на звание человека, мог так зверски избить такое маленькое и хрупкое существо, как девушка, что лежала перед ним.

Вероятно, сэр Уолтер, обнаружив исчезновение Звездного, притащил Кледру в его стойло, чтобы расправиться с преступницей.

Чисто случайно граф понял, что она там, и на этот раз не его интуиция подсказала ему, когда он стоял около стойла Звездного, что происходит нечто странное.

Его удивило, что попоны закрывали металлическую решетку, а сам денник был заперт на замок.

Пока он молча стоял перед ним, ему показалось, что он слышит слабый, приглушенный всхлип. Это было похоже на писк какого-то мелкого зверька, который попал в ловушку, и в другом случае он не обратил бы на это внимания.

Но на этот раз он никак не мог избавиться от чувства, что этот звук издал кто-то, кто испытывал боль, и он уже намеревался отдернуть попону и посмотреть, что они скрывают, когда с ним заговорил конюх, уверяя что денник пуст.

Уверенный, что это ложь, граф еще больше укрепился в своих подозрениях, и, когда он уходил, этот жалобный звук продолжал преследовать его.

По дороге домой он твердил себе, что это не его дело.

Даже если Кледра права и сэр Уолтер жестоко обращался со своими животными, граф не мог помешать этому.

Но этот звук не выходил у него из головы, и, когда он поднялся наверх, чтобы переодеться к ужину, Пойнтон уже знал, что не сможет уснуть, пока не выяснит, что же стало его причиной.

Но он не представлял себе, что в запертом деннике найдет избитую племянницу сэра Уолтера.

Скорее он предполагал после разговора с Кледрой, что в стойле могли запереть собаку, которую, возможно, и побили за какой-нибудь проступок.

Это могла быть и какая-нибудь другая лошадь, которую Мелфорд вознамерился отравить, как, по словам Кледры, отравил жеребца лорда Ладлоу.

Ясно было одно: сэр Уолтер не хотел, чтобы кто-нибудь видел или знал, что спрятано в запертом стойле Звездного.

И этого было достаточно, чтобы возбудить любопытство графа до такой степени, что он решил освободить того, кто страдал там, кто бы это ни был.

Поэтому перед тем, как уехать с аукциона сэра Уолтера, он намеренно прошелся несколько раз по конюшне до самого конца и заметил дверь и паддок, который примыкал к конюшням и мимо которого пролегла проезжая дорога.

Но у него еще не было точного плана, и он продолжал твердить себе, что ему не стоит вмешиваться в дела сэра Уолтера.

Он уже сделал достаточно, купив жеребца у его племянницы.

Но здесь снова заговорила его интуиция, подталкивая его к каким-то действиям, ибо эти попоны скрывали существо, которое испытывало боль, а пройти равнодушно мимо жертвы чей-то жестокости граф Пойнтон не мог.

Сейчас, глядя на исполосованную кнутом спину Кледры, он знал, что, каковы бы ни были последствия для него лично, он должен защитить ее от человека, который так жестоко обошелся с ней.

Граф увидел, как его лошадь с легкостью выиграла второй заезд, и принял поздравления от своих друзей, которые находились вместе с ним в ложе Жокейского клуба.

Затем он простился с теми, кто останавливался в его доме во время скачек, и вместе с Эдди прошел туда, где его ожидал фаэтон.

— Ты уезжаешь необычно рано, Леннокс, — заметил тот.

— Хочу вернуться домой до темноты. Присмотри вместо меня за гостями, встретимся завтра в Лондоне. Я встану поздно, так как мне нужно проследить кое за чем в поместье.

Он говорил, как всегда, сухо, скорее безразличным тоном, но Эдди увидел необычное напряжение в его осанке и огонек возбуждения в глазах, чего не видел со времени их участия в военных действиях в Индии.

— У меня такое чувство, Леннокс, — медленно произнес он, — что ты что-то замышляешь. Не имею ни малейшего понятия, что бы это могло быть, но я знаю тебя слишком хорошо, чтобы меня мог обмануть равнодушный вид, который ты на себя напускаешь.

При этом он подумал, не замешана ли здесь новая женщина.

Эдди знал, что граф уже пресытился романом с женой политика, но не знал никого, кто бы мог занять ее место столь быстро.

Граф, не отвечая, улыбнулся загадочной улыбкой:

— Встретимся в Лондоне завтра вечером. Если хочешь устроить мне допрос, приглашаю тебя поужинать со мной, но только тебя — и никого больше.

— Значит, ты признаешь, что есть что-то, о чем тебя можно допрашивать?

— Я ничего не признаю, кроме того, что я не люблю любопытных людей.

Это было действительно так, но граф улыбнулся, произнося эти слова, и Эдди понял, что тот не «ставит его на место», как сделал бы с любым другим. Они были близкими друзьями, Эдди волновался за него, и граф давал ему почувствовать, что ценит заботу друга.

Вокруг нарядного фаэтона графа собралась толпа. Этот фаэтон был здесь прекрасно известен, так же как и скаковые цвета графа.

Когда граф сам сел на козлы и подхватил вожжи, раздался гул одобрения, на который он ответил, приподняв шляпу.

Фаэтон тронулся, толпа расступилась, давая ему дорогу, но приветственные крики не смолкали еще долго.

Эдди смотрел ему вслед, пока фаэтон не скрылся в облаке пыли вдали, затем направился снова к ложе Жокейского клуба. И тут он понял, что этот внезапный отъезд графа был чем-то необычен.