Любовник на все времена - Сара Линдсей

Диана быстро взяла себя в руки, спрятав за холодной и вежливой любезностью, как за фасадом, свои подлинные чувства. Генри подозревал, что мисс Мерриуэзер относится к тем женщинам, которые способны чувствовать глубоко. Сильно. Страстно. Вдруг ему в голову пришла одна мысль, очень удивившая его. «А что будет, если ее страстность перейдет в…»

Нет, с ним явно происходило что-то неладное. Мисс Мерриуэзер была для него… Нет, нет, хватит думать о ней, ведь это же глупо в конце концов! Он выругал себя и тут как раз подошел к знакомым дверям. Войдя в свою бывшую комнату, он обнаружил, что не только он один искал тишины и уединения. Ну что ж, по крайней мере он не окажется наедине со своими странными мыслями.

— Вы не находите, сэр, что неприлично оставлять своих гостей?

Отец улыбнулся:

— Тебя отправили искать меня, или ты тоже сбежал от выполнения своих обязанностей?

Генри уселся за красивый стол из красного дерева напротив отца.

— Нет, меня не отправляли на поиски.

— Как приятно это слышать! Значит, у меня еще есть несколько минут для отдыха. Мне просто было необходимо уединиться, вот почему я сбежал оттуда. Еще бы чуть-чуть, и я, наверное, пристукнул кого-нибудь из гостей. Вот это точно выглядело бы совершенно неприлично. Не правда ли?

— Вне всякого сомнения, — ухмыльнулся Генри. — Впрочем, нет худа без добра. После этого вряд ли кто-нибудь когда-нибудь осмелился бы принять твое приглашение.

— Ладно, теперь, когда я избавился от своих кровожадных устремлений, давай поговорим на другую, более радостную тему. Я имею в виду твое предложение насчет конезавода.

Генри невольно напрягся. Вскоре после памятной беседы с Джеймсом он отправился в Рейвенсфилд-Холл, расположенный возле Грейт-Букема в Суррее. От Лондона его отделяло всего двадцать миль, что позволяло без труда наведываться в город, чтобы вести дела и там. Более того, рядом с Рейвенсфилд-Холлом находилась столица всех скачек в Англии — Эпсом, что должно было обеспечить постоянный приток клиентов. Каждый июнь все, кто интересовался лошадьми и скачками, ехали в Эпсом, чтобы посмотреть или поучаствовать в скачках трехлетних скаковых лошадей.

Правда, если оставить в стороне удобное местоположение, то главное здание поместья представляло собой грустное зрелище. Построенное из кирпича темно-желтого цвета, оно выглядело совершенно заброшенным и необитаемым и производило гнетущее впечатление. Местами вдоль щелей и трещин в каменных стенах вились побеги плюща, а там, где раньше были разбиты цветочные клумбы, теперь виднелись заросли колючего шиповника и сорняков. Если в поместье остался управляющий, то он, очевидно, даром ел свой хлеб.

Каких бы усилий ни требовал ремонт запущенного поместья, в душе Генри созрело решение. В его ушах раздавался топот копыт и ржание лошадей, перед мысленным взором возникали приятные видения — новые отремонтированные конюшни и суетящиеся на дворе и в стойлах конюхи. Твердо убежденный в реальности своего делового начинания, он вернулся в Лондон и, подробно изложив все свои соображения на бумаге, отдал их отцу.

Как наследник титула виконта Генри не имел права без разрешения отца распоряжаться доходами от принадлежащих ему по праву наследования земель и владений. Каждые три месяца он получал значительную сумму на свои нужды. Играя, и довольно удачно, на бирже, Генри сумел обеспечить себе завидное положение. Однако собственный конезавод, будучи крупным деловым предприятием, требовал серьезных денежных вложений, значительно превышавших те, которые находились в его распоряжении.

— Твое предложение, Хэл, заинтересовало меня, — медленно произнес отец. — Более того, я и твоя мать порадовались, что ты, наконец, решил заняться чем-то серьезным. Но не слишком ли ты торопишься? Сначала для того, чтобы убедиться, что это дело тебе по душе, тебе стоило бы поближе познакомиться с тем, как его вести. Возьми на себя управление нашим родовым поместьем, а через год или два мы вернемся к твоей идее.

У Генри похолодело внутри: он понял, что Рейвенсфилд уплывает от него, ускользает прямо из рук.

— Отец, пожалуйста, — горячо взмолился он, — я отдаю себе полный и ясный отчет в задуманном. Да, я прошу значительную сумму денег, но обещаю все вернуть, причем с лихвой, в течение ближайших лет.

— Хэл, — перебил его отец, но Генри уже нельзя было остановить.

— Помнится, когда я был подростком, ты как-то раз сказал мне, что я могу заниматься тем, что мне нравится. Уверен, задуманное мной начинание окажется успешным и принесет прибыль.

— Я верю тебе, — вздохнул отец. — Но позволь напомнить: вскоре после того разговора ты решил стать художником, вообразив, что впереди у тебя блестящее будующее. Я нанял мистера Эдвардса — известного лондонского живописца, чтобы он занимался с тобой. Однако не прошло и двух недель, как твое желание вдруг пропало, и нам пришлось расстаться с мистером Эдвардсом. Бедняга даже не успел приступить к выполнению моего заказа — расписать стены и потолок в библиотеке.

— Бездарный болван, — презрительно фыркнул Генри. — Не живописец, а маляр.

— Да?! А ведь он член Королевской академии.

— Одно не исключает другого. Он заставлял меня целыми днями рисовать портьеры. Одни портьеры! Мне даже не довелось держать в руке кисть, не говоря уже о палитре с красками.

— Упражнения — это основной элемент обучения. Неужели ты в самом деле полагал, что достаточно взять в руки кисть, чтобы сразу нарисовать картину. Просто ты не хотел учиться рисованию.

— Да, сознаюсь, что впустую тратил время. Но ведь я быстрее, чем он, увидел и понял, что у меня нет никаких способностей к рисованию. Когда я показал тебе и маме мои рисунки, она вздохнула и сказала что-то насчет того, что утки вышли довольно симпатично. — Генри дернул плечом. — Хотя это были совсем не утки.

— Хэл, — отец слегка улыбнулся, — давай не будем об этом. Ведь ты, в конце концов, не живописец. А что ты скажешь о своих занятиях музыкой? Тебе вдруг захотелось научиться играть на скрипке. Я убедил господина Крамера, что преподавание прославит его не меньше, чем само исполнение музыки. На этот раз обучение продолжалось чуть дольше — целый месяц.

— Отец, но ведь я подавал надежды, во всяком случае, прекрасно отличал одну ноту от другой. Я так старался. А господин Крамер вдруг взял и бросил обучать меня.

— После того, как ты и Джеймс вздумали фехтовать смычками. В итоге вы сломали оба смычка, в том числе и смычок самого Крамера.

— Я по-прежнему утверждаю, что во всем виноват Джеймс. Это он подбил меня на это глупое занятие.

Старый лорд коснулся рукой лба и грустно покачал головой.

— А как насчет тех писем, которые мне писал директор в Итоне, куда тебя перевели из Оксфорда? Во время учебы ты пользовался любой возможностью, чтобы пошалить или напроказить. В этом ты проявил большие способности.

— Так ведь факультативные занятия как раз придуманы для того, чтобы развивать в учащихся творческие способности.