Итальянский роман - Андрей Смирнов

Теперь нужно было расселить казаков на освободившихся территориях. В первые дни действовали так: немцы заходили в деревни, давали их обитателям несколько часов на сборы, а затем приказывали убираться на все четыре стороны. Быстро выяснилось, однако, что если запустить казаков в населённые пункты без населения, то они каким-то шестым чувством находят запасы спиртосодержащих жидкостей и, чтобы не достались врагу, уничтожают их под корень. После чего приступают к грабежам, поджогам, изнасилованиям, убийствам и прочим зверствам. Против зверств немцы не возражали, по этой части они и сами были не дураки. Истинная проблема заключалась в том, что принявшие жидкого озверина казаки временно, но начисто утрачивали боеспособность.

Стратегия изменилась: теперь жителей из домов не выгоняли, а лишь уплотняли, подселяя к ним казаков. В обязанность карнийцам вменялось подавать им положительный пример трезвого образа жизни, вовремя перепрятывать спиртное, а заодно кормить и оказывать разного рода хозяйственные услуги. Начался период вынужденного сосуществования двух культур.

Точнее, если карнийцы действительно были единым этносом, то вот казаки по своему географическому и социальному происхождению, воспитанию, образованию, привычкам и обычаям различались настолько, что порой не имели друг с другом ничего общего. Потому и отношения их с местными жителями складывались совершенно по-разному: от неприкрытого взаимного отвращения до дружбы.

Нацистами, идейными человеконенавистниками, казаки в большинстве своём вовсе не были. Были лишь людьми, совершившими трагическую, в том числе и для самих себя, ошибку. Но все же людьми. Карнийцы, то ли понимая, то ли чувствуя это, хотя ни малейшей радости от знакомства с казаками не испытывали, однако к тем из них, кто вёл себя по-человечески, относились скорее не как к завоевателям, а как к некой разновидности беженцев, пусть и весьма своеобразной. В конце концов, давно ли их собственные родные альпини точно так же сражались под немецкими знамёнами на настоящей казачьей земле?

От мирной идиллии, впрочем, всё было крайне далеко. В результате предшествовавшей экономической блокады к наступившей зиме и так смогли подготовиться еле-еле. А тут ещё население – а значит и количество ртов – в одночасье выросло на треть. Это уж не говоря о пяти или шести тысячах казачьих лошадей, которые с боями отбирали у карнийских коров скудные запасы сена. Точнее, бои вели не они, а их хозяева: ограбления и убийства превратились в постоянный фоновый элемент местной хроники.

Справедливости ради, казаки не рассматривали себя в качестве полицейско-карательной силы, призванной терроризировать население. На злодеяния их толкали куда более прозаические мотивы: голод и пьянство. Хотя это и выглядит стереотипным штампом, но сложные их отношения с алкоголем упоминаются в качестве серьёзной проблемы как итальянскими, так и немецкими источниками.

Главное же, – казаки считали Карнию своей, казачьей, обетованной немцами землёй, на которую они пришли всерьёз и надолго. С их точки зрения, вовсе не они, а карнийцы были здесь чужаками. И коли уж приходится терпеть их рядом с собой, – то пусть, по крайней мере, знают своё место. Знают, кто на этой земле истинный хозяин. С целью же доказать этот тезис наглядно, они приступили к оказачиванию и казакоформированию окружающего пространства.

В один прекрасный день карнийцы узнали, что, прямо не выходя из дома, переселились в станицы под названиями Новочеркасск, Екатеринодар, Новороссийск, далее везде. Быт, нравы и обычаи каждой из станиц определялись тем, казаки какого войска в ней преобладали. Представителей неказацких кавказских народов, копируя привычную модель, отселили в горные альпийские аулы. Против чего те не возражали, ибо в большинстве своём были правоверными мусульманами и рядом с правоверными православными казаками чувствовали себя не слишком уютно. Равно как и наоборот. Что по этому поводу думали правоверные карнийские католики никого, разумеется, не интересовало.

Местные католические церкви казаки использовали лишь в редких случаях, предпочитая проводить богослужения, похороны и свадьбы в нейтральных помещениях. Поглазеть на них, наперекор прямому запрету своего архиепископа, толпами сбегались любопытные карнийцы, находившие казачьи ритуалы странными и варварскими, но живописными. Казаки же, со своей стороны, полагали бескультурными варварами самих карнийцев. Отвратительные местные обычаи использовать носовые платки, а потом засовывать эту грязную тряпку обратно в карман, или, скажем, держать под кроватью ночной горшок, вместо того, чтобы как всякий нормальный казак выйти из хаты до ветру, – серьёзно потрясали казачьи эстетические чувства.

Единственными, пожалуй, кто сразу же разглядел в местных жителях родственные души, были случайно затесавшиеся промеж казаков грузины. Обитатели Италии и Грузии вообще чем-то неуловимо друг на друга похожи. То ли формой носов, то ли общим отношением к жизни. Эти же конкретные грузины вдобавок представляли собой остатки царской аристократии, после революции эмигрировавшей в Париж. В отличие от основной массы казаков, были они людьми европеизированными и образованными. Даже свободно по-итальянски говорили. Между ними и карнийцами установились отношения настолько добрососедские, что когда грузины отправлялись устраивать облавы на партизан, то галантно предупреждали последних о том, где и как именно собираются их ловить. Позднее, огорчённые, что поймать никого не удаётся, они посовещались-посовещались да и почти в полном составе присоединились к батальону «Сталин», название которого им очень нравилось. Частенько переходили к партизанам и казаки, правда, не столь массово.

В общем, быт, пусть и странный, постепенно налаживался. Тем более что первоначальные казачьи бесчинства возмутили даже итальянских фашистских иерархов, которые – ошибочно, скорее всего – полагали, что немцы отделили зону OZAK от Италии лишь временно, до стабилизации обстановки. Они накатали Муссолини жалостливое письмо: тут у нас, мол, итальянских граждан обижают, спасите-помогите! Но Муссолини, понимая, очевидно, что нет ничего более постоянного, чем временное, предпочёл смолчать. Немцы, впрочем, и сами сообразили, что перегнули палку и своими – точнее, казачьими – руками вновь способствуют росту симпатий к партизанам. А потому особо рьяных лиходеев приструнили.

Волей-неволей, казаки были вынуждены направить энергию в мирное русло. Открывались казачьи больницы, школы, военные училища, дома инвалидов. Начали выходить две газеты, «Казачья земля» и «Северокавказец». Даже школа танцев появилась. Многочисленные ансамбли песни и пляски с успехом гастролировали по окружающим Карнию крупным городам.

В феврале из Берлина прибыл сам генерал Краснов с супругой и другими официальными лицами. Ставка верховного казачьего командования сразу же приобрела черты императорского двора, с балами, приёмами, золотопогонными офицерами и дамами в вечерних туалетах.

Развивалось и казачье народное хозяйство: мастерские, лавки, харчевни. Парадоксальным образом, это благотворно отразилось и на коренных местных жителях. Ежемесячное жалование, которое строевые казаки получали от немцев, теперь вливалось в истощённую экономику региона.