Кроваво-красная текила - Рик Риордан

— Даже не начинай!

Он проехал по краю лужайки Родригесов и по тротуару выкатил на дорогу. «БМВ», точно перебравшая спиртного акула, медленно свернул и двинулся по Акация-авеню. Братья Родригес посмотрели на меня, ухмыльнулись и отсалютовали пивными банками.

Я нашел Лилиан в спальне, она делала вид, что читает.

— Ну что, поболтали как мужчина с мужчиной? — ледяным тоном спросила она. — Ты пометил свою территорию и объяснил ему, чтобы он на нее не совался?

— Лилиан… — начал я и замолчал, сообразив, что веду себя точно, как Дэн пару минут назад.

Она отшвырнула журнал в сторону.

— Мне не нравится, когда меня отправляют в мою комнату, чтобы большие мальчики могли спокойно из-за меня подраться, Трес.

— Ты права. Мне следовало дать тебе возможность самой все уладить.

— Думаешь, я бы не справилась?

Тут никакой ответ не годился, поэтому я даже не стал пытаться.

Лилиан встала и выглянула в окно. Через пару минут она подошла ко мне и обхватила руками за пояс, но по ее глазам я видел, что она еще сердится.

— Послушай, Трес, у меня выдался тяжелый день. Думаю, единственное, что мне сейчас нужно, это горячая ванна и вечер с книжкой, в полном одиночестве.

— Я люблю тебя, — сказал я.

Она мимолетно меня поцеловала — наверное, так целуют Библию — и спокойно сказала:

— Думаю, завтра мы еще поговорим. Мне не нужны больше сюрпризы из моего прошлого.

Выходя от нее, я осторожно прикрыл за собой дверь.

Дома я проверил свой только что установленный автоответчик. Моя мать звонила дважды, возмущенная тем, что я не отчитался перед ней о своем первом свидании с Лилиан. Боб Лэнгстон оставил загадочное сообщение, в котором угрожал физической расправой и судебным преследованием.

Я развернул керамическую машинку со скелетом за рулем, которую мне подарила Лилиан, и поставил на ковер перед Робертом Джонсоном. Он зашипел на нее, распушил хвост так, что тот стал похож на хвост енота, и, пятясь, ретировался в чулан. При этом он не спускал глаз с таинственного чудовища.

Я вернулся домой всего два дня назад, но уже сумел усложнить отношения с Лилиан, расстроить мать, нанести душевную травму своему коту и завести, по меньшей мере, трех новых врагов.

— Почти рекорд, — сказал я самому себе.

Чтобы еще больше испортить себе настроение, я мог сделать только одно — и я это сделал. Я позвонил в справочное и попросил телефон вышедшего на пенсию помощника шерифа Карла Келли, лучшего друга моего погибшего отца.

— Будь я проклят, если думал, что еще когда-нибудь тебя услышу, — сказал он.

Годы курения немилосердно сказались на голосе Карла, и каждое слово звучало так, будто по нему прошлась пилка по металлу, прежде чем оно покинуло горло.

Прежде чем я успел ему сказать, зачем позвонил, он завел длинное, сложное предложение без пауз, перечисляя людей, которых они с отцом знали и которые умерли, либо находятся в больнице, или страдают на старости лет от неблагодарности детей. У меня возникло ощущение, что Карл живет один, и, скорее всего, ему уже давным-давно никто не звонил по телефону. Я не стал его перебивать, давая возможность выговориться.

По закону подлости, как только я дозвонился до Карла, по телевизору перестали передавать репортаж о бейсбольном матче и включили проповедь Бакнера Фэннинга из баптистской церкви Святой Троицы. Я дотянул телефон до гостиной, насколько хватило шнура, и теперь пытался достать ногой до панели управления в надежде либо выключить телевизор, либо найти другой канал. Однако Бакнер весьма эффективно противостоял всем моим усилиям. Загорелый, в безупречном костюме, ласково улыбаясь, он убеждал меня принять Бога.

— Ага, — вставлял я в нужных местах монолога Карла. — Это просто ужасно.

Через некоторое время Карл дал мне возможность задать свои вопросы, спросив, зачем я вернулся в город.

— Если я захочу посмотреть на бумаги из расследования смерти отца, к кому я должен обратиться?

Он сделал солидную затяжку и хрипло закашлялся.

— Господи, сынок. Ты вернулся, чтобы в этом разобраться?

— Нет, — ответил я. — Но, может быть, я смогу взглянуть на дело свежим взглядом, более объективно, и, возможно, тогда мне удастся оставить прошлое в прошлом.

Я слышал, как он выдувает дым в трубку.

— Не проходит недели, чтобы он мне не снился, — сказал Карл. — Я все время вижу, как он лежит там, около своей двери.

Мы оба замолчали. Я думал о бесконечных пяти минутах между мгновением, когда мой отец упал на землю и приехала «Скорая помощь». Мы стояли, Карл и я, и смотрели, как продукты, высыпавшиеся из мешка, катятся по тротуару, следуя за ручейками крови. Я тогда замер и не мог пошевелиться. Карл же, наоборот, принялся расхаживать взад и вперед, перечисляя, что они с Джеком планировали сделать на выходных, какой была бы охота, какие анекдоты рассказывал ему Джек накануне вечером. И все время вытирал слезы, зажигал и ломал одну за другой сигареты. Банка с вареньем закатилась в согнутую руку отца и пристроилась там, точно плюшевый медвежонок.

— Не знаю насчет того, чтобы оставить прошлое в прошлом, — сказал Карл.

Тем временем Бакнер Фэннинг приступил к докладу о своем последнем посещении Иерусалима.

— С кем мне поговорить, чтобы посмотреть отчеты, Карл?

— Это внутреннее дело, сынок. К тому же прошло слишком много времени. И, вообще, так не делается.

— Представь на минутку, что делается.

Карл выдохнул мне в ухо.

— Помнишь, Драпиевски? Ларри Драпиевски? Около года назад он стал помощником шерифа.

— А в полицейском управлении?

Карл зашелся в новом приступе кашля, который продолжался минут пять, после чего ответил на мой вопрос:

— Я бы попробовал поговорить с Кингстоном из отдела криминальных расследований, если, конечно, он еще там работает. Он всегда был должен Джеку то за одно, то за другое. Несколько лет назад ФБР пересматривало дело, но тут я ничем тебе помочь не смогу.

Я не помнил ни Драпиевски, ни Кингстона, но решил, что для начала сгодятся и они.

— Спасибо, Карл.

— Ну да, извини, что не слишком тебе помог. Когда ты позвонил, я подумал, что это мой сын, он живет в Остине. Знаешь, он уже месяц не объявлялся. В первую минуту мне показалось, что это он.

— Береги себя, Карл.

— Отличный способ убить время в середине дня, — сказал он. — Мы с тобой поболтали, и я дождался передачи «Шестьдесят минут».

Я повесил трубку, представив себе, как Карл Келли сидит в своем доме в полном одиночестве, в старческой руке зажата сигарета; он живет телевизионными шоу и ожиданием звонков из Остина, которые так и не раздаются. Я присел на минутку, Роберт Джонсон тут же запрыгнул ко мне на колени, и мы немного послушали Бакнера, рассуждавшего о духовном исцелении. Потом я выключил телевизор.