Воронья дорога - Иэн Бэнкс

– Мэри! О Мэри! – причитала она.

– Отличная работа, Кен.– Фиона опустилась на колени перед девушкой со сгоревшими волосами – та сидела на траве и дрожала. Он обнял ее за плечи одной рукой. Вторая девушка тоже упала на колени и заключила в объятия подружку, которую она звала Мэри.

– Ой-ой-ой! Ты цела, девочка?

– Кажется, да,– ответила Мэри, нащупывая остатки шевелюры, и залилась слезами.

Он высвободил руку, зажатую между двумя девушками. Стряхнул траву и волосяной пепел с куртки и накинул ее на плечи Мэри.

Фиона раздвигала уцелевшие пряди волос и рассматривала в сумраке кожу:

– Крошка, да тебе просто повезло! Но все равно врача вызовем.

– О нет! – зарыдала девушка, как будто ей предложили нечто чудовищное.

– Ну-ну, Мэри, успокойся,—дрожащим голосом уговаривала подружка.

– Все, идем в дом,– встал на ноги Кеннет,– надо тебя осмотреть.– Он помог подняться двум девушкам.– А заодно и чайку попьем.

– О-о… Из-за этого-то все и случилось! – Мэри была бледна и тряслась, в глазах блестели слезы; у нее вырвался истерический смешок.

Вторая девушка, по-прежнему обнимавшая ее, тоже хихикнула. Кеннет улыбнулся и покачал головой. Ему наконец удалось рассмотреть как следует лицо пострадавшей, и он поразился: какая необычная красота! Пусть даже половина волос сгорела, остальные превратились в бесформенные патлы, а глаза красные от слез.

И тут он понял, что видит ее все лучше и лучше в свете костра, который трещит на западном краю парка, под елями. Мэри уже глядела мимо него, глаза округлились от страха.

– Палатка! – вскричала она.– О-о-о!

* * *

– А я не видел! Черт! Блин! Зараза! Ненавижу ложиться так рано!

– Цыц! Сказано – спать!

– Нет! А что было потом? Ты стащил с нее все шмотки и в койку завалил?

– Рори! Не говори ерунды. Конечно нет.

– Так было в той книжке. Только девушка была мокрая – прямо из моря. Пострадавшая упала в воду.– Вторую фразу Рори произнес, подражая киношному полицейскому.

Кеннету хотелось рассмеяться, но он не позволил себе.

– Рори, замолчи, пожалуйста.

– Да ладно! Расскажи, что было дальше.

– То и было. Мы все пошли в дом, мама с папой ничего и не услышали. Я растянул поливальный шланг, но к тому времени тушить уже было нечего. Оказалось, примус взорвался и…

– Что? Так прямо и взорвался?

– А примусы так прямо и взрываются, ты что, не знал?

– Царица небесная! В смысле, мать твою так! Я не видел!

– Рори, следи за языком!

– Ла-а-адно.– Рори перевернулся на кровати, пихнул Кеннета в спину.

– И за ногами следи.

– Извини. А врач приехал или нет?

– Нет, Мэри не захотела, хотя мы предлагали вызвать. Да она не сильно пострадала. Только волосы обгорели, и все.

– Оба-на! – восхищенно взвизгнул Рори.– Так что, она лысая теперь?

– Нет, она не лысая. Но шарф или что-нибудь вроде придется поносить.

– Так они в доме сейчас? Эти девчонки из Глазго? Они у нас?

– Да, Мэри с Шиной в моей комнате, вот я и ночую у тебя.

– П-р-р-р-р…

– Рори, хватит дурачиться, ради бога. Давай спать.

– Ладно.– Рори вдруг подпрыгнул, перевернулся в кровати. Кеннет ощутил спиной напряженное тело брата. И вздохнул.

Он вспомнил время, когда эта комната была его комнатой. Прежде чем отец перебрал камин и поставил в него решетку, зимой единственным отопительным устройством в доме служил парафиновый калорифер, которым семья пользовалась еще в Галланахе, в старом доме. Какую он тогда испытывал ностальгию, и каким тогда казался Галланах далеким, недосягаемым, хотя и лежал в каких-то восьми милях за холмами, всего два железнодорожных перегона. Печка была тогда высотой с Кеннета, и ему строго-настрого запретили до нее дотрагиваться, и он первое время побаивался ее, но когда подрос, полюбил старую эмалированную штуковину.

В холодные дни родители приносили в его комнату калорифер, и он работал, пока Кеннет не ложился в постель, и еще немного, когда родители, пожелав ему спокойной ночи, уходили; он лежал и слушал потрескивание и шипение и следил за кружением отбрасываемых печкой на высокий потолок пламенно-желтых и тенисто-черных разводов. Комната заполнялась теплом и восхитительным запахом, и каждый раз, когда он чуял этот запах, неизменно подступала знакомая дремота.

То было драгоценное тепло – по крайней мере в годы войны, когда отец жег запасы парафина, правдами и неправдами собранные еще до введения продуктовых и товарных карточек.

Рори снова пихнул Кеннета ногой. Тот не отреагировал; не откликнулся и на следующий толчок, чуть посильнее, и тихонько захрапел.

Опять тычок.

– Ну, чего?

– У тебя он когда-нибудь большим делается?

– Чего?

– Ну, писюн. Он у тебя большим делается?

– Господи…—вздохнул Кеннет.

– А у меня делается иногда. Вот как сейчас. Хочешь потрогать?

– Нет! – Кеннет сел на кровати, разглядел смутные очертания подушки и детской головы на ее фоне.– Нет, не хочу.

– Да ладно, я же просто спросил. А все-таки бывает у тебя писюн большим?

– Рори, я устал. День был хлопотный, и сейчас не время и не место…

– Боб Уотт свой запросто может твердым сделать.– Рори вдруг сел.– И Джеми Макуин. Я сам видел. Надо тереть хорошенько. Я пробовал, да не твердеет. А раза два само получилось. Классно было. Как будто в ванной лежишь, и тепло… У тебя так бывало?

Кеннет глубоко вздохнул, протер глаза, прислонился лопатками к низкой медной решетке у изголовья, подтянул пятки к туловищу, согнув ноги в коленях.

– Знаешь, Рори, кажется, не моя это тема. Ты лучше с папой поговори.

– А Боб Уотт говорит, от этого глаза портятся.– Рори помолчал и добавил: – Он очки носит.

Кеннет подавил в горле смех. Он поглядел на потолок, под которым висели на ниточках десятки авиамоделей: целые эскадрильи «спитфайров», «харрикейнов», «Me-109» шли в атаку на «веллингтоны», «ланкастеры», «летающие крепости» и «хейнкели».

– Нет, зрение от этого не портится.

Рори откинулся на спинку кровати и тоже подтянул ноги. Кеннет не мог различить выражение лица брата. На столе у двери теплился ночничок, но давал слишком мало света.

– Ха! Я же ему говорил, что он не прав. Кеннет снова лег. Рори некоторое время молчал, наконец сказал: