Год Людоеда. Игры олигархов - Петр Кожевников

«Боже мой!» — восклицала про себя Софья, раздевая Ивана. Каждый раз, допуская плотские фантазии, она знала, что позже ее будет сжигать мучительный стыд, но все равно она не могла обуздать своих страстей и, затопляемая все более сладостными видениями, шалела до умопомрачения, — скорей бы климакс!

У нее ведь еще был шанс выйти сухой из воды: все, что произошло между ними, уже начало забываться. Ваня, кажется, не болтун, и никакого компромата наверняка бы не получилось, а она, дура, опять туда же! Ну что, мужиков солидных мало? «Сонечка, это же ненормально, это, милая моя, глубокая патология! А если ты от него забеременеешь? А если я хочу забеременеть? А сына как назовешь, Сашенькой? Вот и подумай, девочка моя, почему в народе говорят: охота пуще неволи!»

Морошкина вдруг озорно засмеялась. Оставшийся в одних брюках Ремнев удивленно осмотрел себя: что могло стать причиной веселья его любимой женщины?

— Ванечка, давай как в американском кино! — Софья вновь захлебнулась смехом и приблизила лицо к улыбающемуся Ивану. — У них ведь как заведено: никаких запретных мест не показывать, правда? Вот и мы так же начнем в брючках мыться, ладно?

Морошкина положила руки юноше на плечи и мягко толкнула его в ванну. Ваня поддался движениям женщины и, придерживаясь руками за края ванны, коснулся густой пены, похожей на плавающий пенопласт, своими лопатками, выпирающими, по впечатлению Софьи, словно плавники у огромной рыбы…

Как неумело он себя вел, когда в первый раз оказался с ней в постели! Ну а как могло быть иначе, опыта-то никакого! Обнимался раньше, целовался, но до самого главного так ни разу и не дошло! После этого Софья ему и сказала: Ванечка, наверное, нам с тобой лучше расстаться. В том смысле, что не встречаться, как мужчина и женщина, а только по необходимости в моем кабинете. Как ты считаешь?

От нее пахло тогда духами и телом: у нее от кожи тоже очень приятный запах, такой очень домашний, уютный, даже спать от него хочется, — пристроиться рядышком и глаза закрыть. Вообще, ему всегда кажется, что Софья — сильная, просто очень сильная, и даже сможет за него в случае чего заступиться.

Они оказались около ее дома. Она предложила зайти. Он согласился, хотя и чувствовал себя очень неловко, а из-за этого даже глупо шутил. Она, кажется, не обращала на это внимания.

Сына нет, — сказала она. — Не бойся и ничего не стесняйся. Ты мне нравишься, я этого не скрываю, но мы с тобой в очень сложном положении: я старше тебя, к тому же — милиционер, к тому же — твой, так сказать, воспитатель. Хочешь вина?

Она достала бутылку, два бокала, вазочку с печеньем и конфетами, такие круглые, разноцветные, их «камушками» еще называют. Они сели на кухне.

— Я хочу выпить за то, чтобы твоя жизнь удалась. — Морошкина улыбнулась. — Чтобы ты стал известным поэтом, чтобы твои книжки лежали на всех прилавках, чтобы тебя показывали по телевидению, чтобы ты был знаменит и богат! Будь счастлив, Ванечка!

Они выпили. Женщина закурила и предложила ему.

— Ты всегда такой молчаливый? Или это только со мной так? — Софья протянула руку к подоконнику, взяла разноцветную плоскую коробку и поставила на стол. — Как ты пишешь стихи, откуда к тебе приходят слова, рифмы? Я раньше тоже писала, но теперь, наверное, все уже забыла.

— Не знаю. — Ремнев осторожно стряхнул пепел в гипсовую голову Мефистофеля с отбитым носом. — Вначале обычно появляется первая строчка, а потом я к ней придумываю остальные.

— Это — очень интересная игра. — Морошкина раскрыла коробку. Внутри были пластмассовые квадратики с буквами и картонная доска, сложенная вчетверо. — Надо брать несколько букв и составлять из них слова, а на поле написано, сколько каждое слово набирает очков.

— Давайте. — Юноша помог женщине выложить содержимое коробки на стол.

«А вдруг мы будем целоваться? — подумал Ремнев. — А вдруг начнется «это»? А у меня получится? Я выпил, покурил, волнуюсь, — наверное, все это снижает эрекцию. Надо пойти проверить, все ли в порядке?»

— Можно я выйду? — неуверенно спросил юноша, исподлобья посмотрев на Софью своими крупными зрачками.

— Конечно, выйди, если надо. Ты же не в школе. Первая дверь слева. — Женщина обдумывала свой ход и, кажется, не придала его словам особого значения.

Ваня вышел в коридор, нашел дверь в уборную, вошел и, вместо того чтобы помочиться, стал лихорадочно трясти свой член. Отметив успех, он быстро заправился, кажется, застегнулся и вернулся к своей любимой.

— Тебе эта игра, наверное, не очень интересна? — каким-то образом догадалась майор милиции.

— Да нет, почему? Мы тоже раньше играли: из одного слова много писали или вот так в квадрат вписывали… — Ваня изобразил пальцами направление письма, стараясь не смотреть женщине в глаза. Он думал, что, если Софья поймет его взгляд как приглашение в постель, а он ничего не сможет, тогда она обидится и все выйдет очень некрасиво. Но он ведь столько раз проделывал с ней это в своем уме, считая, правда, в эти минуты себя плохим и недостойным этой порядочной женщины, — так неужели у него не получится хотя бы один раз на самом деле?

— А ты не хочешь спать? — спросила вдруг хозяйка. — Ты, наверное, не высыпаешься. Давай-ка я тебя уложу.

— А вы? — неожиданно для себя выпалил Ремнев, тотчас задумавшись над смыслом своего дерзкого вопроса.

— Да, я, наверное, тоже прилягу. Завтра на работу. Хочешь еще вина? — Женщина, не дожидаясь ответа, наполнила бокалы. — Это простой кагор, и если с ним ничего не делать, то пить невозможно. А я освящаю его у отца Серафима, и вкус появляется совершенно особый. Ты не заметил?

— Да. — Гость кивнул. — Он вкусный.

Они выпили. Ваня почувствовал, что совершит сейчас что-нибудь необычайное. Он встал на колени и прижался губами к Сониной руке. Женщина позволила ему это и стала гладить его по голове и лицу и повторять: «Милый мой мальчик, милый…» Она наклонилась к его лицу и коснулась губами его губ. Еще раз коснулась, но не раскрывала их, как при поцелуях в кино, а только немного терлась и надавливала. «Наверное, она предлагает мне самому решить, раскрывать рот для поцелуя или нет», — подумал Ремнев и начал разводить крупные губы. Она почувствовала его движение и первой раскрыла теплый рот…

Сегодня Ваня с трудом поднялся к Софье на этаж: честно говоря, первое, о чем он мечтал, — поспать, второе — поесть, а потом уже все остальное. Действительно, о чем можно мечтать, когда тебя чуть не убили, а сам ты натерпелся за пару дней таких кошмаров, которые кому-то и за всю жизнь не выпадут! Один этот Лазарь Кириллович чего стоит! Сейчас, бултыхаясь в ванне, Ремнев больше всего боялся заснуть и опозориться перед своей любимой. А она помыла ему голову, со смехом стянула штаны, бросила их в стиральную машину, посадила его, потерла мочалкой плечи, спину, потом сказала: «Не буду тебя смущать, домывайся» — и вышла из ванной. Он домылся, зевая, надел оставленный для него красно-зеленый халат и высунулся в коридор. Софья, наверное, была в комнате.