Убийца без лица - Хеннинг Манкелль

Это был Рюдберг. Он звонил из больницы.

— Она умерла, — сказал он.

— Приходила в сознание?

— Вообще-то да. Десять минут, не больше. Врачи думали, что теперь пойдет на поправку, а она взяла и умерла.

— Сказала что-нибудь?

Голос Рюдберга прозвучал задумчиво:

— По-моему, тебе лучше приехать в город.

— Что она сказала?

— Вряд ли тебе понравится то, что она сказала.

— Я еду в больницу.

— Лучше в полицию. Я же сказал, она мертва.

Курт Валландер положил трубку.

— Мне надо ехать.

Отец смотрел на него со злобой:

— Тебе нет до меня никакого дела.

— Я приеду завтра, — сказал Курт Валландер, думая про себя, что же делать с этой разрухой, среди которой живет отец. — Я точно приеду завтра, и мы сможем посидеть и поболтать. Приготовим что-нибудь поесть, сыграем в покер.

Курт Валландер почти не умел играть в карты, зато знал, чем ублажить отца.

— Буду завтра в семь, — сказал он.

И поехал назад в Истад.

Без пяти восемь он вошел в ту же самую стеклянную дверь, из которой вышел два часа назад. Эбба приветливо кивнула ему.

— Рюдберг ждет в столовой.

Рюдберг сидел, склонившись над чашкой кофе. Когда Курт увидел его лицо, сразу понял: их ждут неприятности.

В столовой они были одни. На первом этаже какой-то пьяница громко возмущался, что его привезли в полицию. А так было тихо, только слабо жужжали обогреватели.

Курт Валландер присел напротив.

— Сними пальто, — сказал Рюдберг, — иначе замерзнешь, когда выйдешь на улицу.

— Сначала я хочу услышать, что она сказала. Потом решу, снимать пальто или нет.

Рюдберг пожал плечами:

— Она умерла.

— Это я уже понял.

— Но она пришла в себя незадолго до смерти.

— Говорила что-нибудь?

— Это сильно сказано — говорила. Шептала. Или шипела.

— Записали на магнитофон?

Рюдберг покачал головой.

— Нечего было писать. Даже и расслышать было почти невозможно. В основном бред. Но я записал все, что понял.

Он вытащил из кармана видавший виды блокнот, стянутый широкой аптечной резинкой. Из блокнота торчал карандаш.

— Она назвала имя мужа, — сказал Рюдберг. — Думаю, хотела узнать, как он себя чувствует. Потом что-то непонятное. Я попытался спросить, кто к ним приходил ночью. Знала ли она их, как они выглядели? Я спрашивал все время, пока она была в сознании. И мне кажется, она меня поняла.

— И что она ответила?

— Я понял только одно слово. «Иностранный».

— Иностранный?

— Именно так. Иностранный.

— То есть она имела в виду, что те, кто убил ее мужа, были иностранцы?

Рюдберг кивнул.

— Ты уверен?

— Часто я говорю, что уверен, если я не уверен?

— Нет.

— Вот так. Теперь мы знаем: последнее, что она произнесла на пороге смерти, было слово «иностранный».

Валландер снял пальто и налил себе кофе.

— Что она имела в виду, черт подери? — пробормотал он.

— Я сидел и думал, пока тебя ждал, — ответил Рюдберг. — Они могли выглядеть не по-шведски. Или говорить на другом языке. Или по-шведски, но с акцентом. Возможностей много.

— Что значит — выглядеть не по-шведски? — спросил Курт Валландер.

— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать, — ответил Рюдберг. — В общем, мы можем только догадываться, почему она так сказала.

— А если она все выдумала?

Рюдберг кивнул:

— Тоже возможно.

— Но ты так не думаешь?

— С чего бы ей в последние секунды жизни что-то выдумывать? Старики обычно не врут.

Курт Валландер отхлебнул остывший кофе.

— Из всего этого следует, что нам надо искать следы одного или нескольких иностранцев. Лучше бы она сказала что-нибудь другое.

— Ситуация — поганей не приснится.

Некоторое время оба сидели молча. Пьяница наконец замолчал. Было без девятнадцати минут девять.

— Представь, как это звучит, — прервал Курт Валландер затянувшуюся паузу. — «Единственное, что известно полиции в связи с двойным убийством в Ленарпе, это то, что убийцы, по-видимому, были иностранцами».

— У меня есть опасения и похуже, — сказал Рюдберг.

Курт Валландер прекрасно понимал, что он хотел сказать.

В двадцати километрах от Ленарпа был большой лагерь беженцев, уже не раз подвергавшийся нападению. По ночам там жгли кресты, бросали камни в окна, стены были изрисованы нацистскими лозунгами. Жители окрестных деревень и хуторов с самого начала протестовали против организации лагеря в старом замке Хагехольм. Протесты продолжались и сейчас.

Люди не хотели жить рядом с беженцами.

Валландер и Рюдберг знали еще кое-что, что не было известно широкой публике.

Двоих беженцев поймали на месте преступления при попытке взломать контору предприятия, сдающего в аренду сельскохозяйственную технику. К счастью, хозяин предприятия не был таким уж яростным ксенофобом, так что все дело удалось спустить на тормозах. Взломщиков в стране уже не было, поскольку в виде на жительство им, естественно, отказали.

Валландер и Рюдберг уже не раз говорили о том, что случилось бы, выплыви эта история наружу.

— В это трудно поверить. Чтобы кто-то из беженцев, ожидающих вида на жительство, совершил убийство? Маловероятно, — сказал Курт Валландер.

Рюдберг смотрел на него задумчиво.

— Помнишь, я говорил об удавке? — спросил он.

— Что-то насчет узла?

— Я не знаю этого узла. А об узлах я знаю довольно много, можешь мне поверить, я ходил под парусом всю свою молодость.

Курт Валландер глядел на него изучающе.

— Ну и к чему ты ведешь?

— К тому, что этот узел вряд ли завязал кто-то из бывших членов шведского скаутского кружка.

— Ну и что? Что, черт подери, у тебя на уме?

— Узел завязан иностранцем.

Курт не успел ничего ответить, потому что вошла Эбба. Она налила себе кофе.

— Шли бы вы домой и выспались, если хотите быть в форме, — посоветовала она. — Беспрерывно звонят журналисты, хотят, чтобы вы им что-нибудь сообщили.