Быть бардом непросто - Дарья Ковальская

— То, которое дал селянам. Насчет истребления нежити.

— Ах да. Нежить… да-да. Дня через два пойду.

— И тебе ее не жаль?

Минутное молчание.

— Знаешь, я в третий раз за сегодняшний день пребываю в состоянии глубокого шока. Темный эльф спросил, не жаль ли мне убивать нежить? Причем даже не зная толком, какую. А ты точно темный? Может, и вправду в смолу упал и не отмылся?

— Убью, — произношу клятвенно.

— Это успокаивает. Если бы ты начал что-то доказывать и прыгать по комнате — взял бы за шкирку и макнул в болото.

Зло на него смотрю, демонстративно вынимаю из голенища нож.

— Ладно-ладно. Спокойно. Если так не хочешь терпеть мое общество — не надо. Можешь уезжать из деревни хоть сейчас. Я, к моему сожалению, последовать за тобой не смогу — болею, да и обещание надо выполнить.

Задумчиво изучаю отражение в ноже, недоверчиво прислушиваюсь к его словам.

— Но если ты не извращенец, почему тогда так хотел ехать вместе со мной? А как же гордость перворожденных?

— Ну… я тоже своего рода аутсайдер.

— Что так?

— Я уже третий раз сбегаю из дома.

Минуту я смотрю на него, не мигая, перевариваю вышесказанное. После чего сначала тихо, а потом все громче начинаю хохотать. Смешно настолько, что скручивает живот. Я всхлипываю, бью рукой по скамье и едва не сползаю с нее, пока светлый с интересом за мной наблюдает.

— Позволь узнать, что именно тебя так развеселило?

— Я… мне сто двадцать! И меня практически выпихнули во взрослую жизнь, дав тумака на прощанье. А ты! В сто сорок! Сбежал от родни! Ой, не могу.

Эльф хмурится и тяжело, мудро вздыхает. Я же продолжаю смеяться, поскольку просто не в силах забыть такое. Сто сорок! Моему отцу двести четыре! Это же надо, до чего светлые берегут потомство! Идиоты. Так они только порождают слабых. Это и дурак поймет.

Аид приходит в себя еще два дня. За это время я знакомлюсь с народом, исполняю половину репертуара, слушаю местные песни… Н-да. Конечно, местный фольклор — это что-то. Я до гробовой доски не забуду куплет одной из наиболее трагических саг о путешествии кикиморы к богам. Она хотела стать русалкой! Но не это страшно. Задумка саги в чем-то даже романтична, если не учитывать того факта, что кикиморы ненавидят русалок, а те с удовольствием их поедают в прямом и переносном смысле этого слова. Плевать! Поверьте, все это меркнет, как только вслушаешься в слова, сразу и навсегда западающие в душу. Как же там? А, вот:

Она визжит, ей больно встать.

Русалкин хвост ведь не стоит!

Кикиморой мечтает стать,

Так как русалкой — не могит.

На «не могит» я зависаю, понимаю, что смеяться нельзя, а сидеть с умным видом как-то не получается. Хочется ткнуть пальцем в печального исполнителя и громко хохотать, сотрясаясь и вытирая слезы счастья. Но… народ не поймет. Некоторые плачут. Кстати, я тоже плачу уже на следующем куплете:

И смилостивился Творец!

Пронзил ее Копьем своим!

И, извиваясь на копье,

Она его благодарит!

Занавес. Так кончается трагическое путешествие кикиморы, которая мечтала стать русалкой. Если же говорить подробнее, то, получив желаемое, героиня психует и посылает такой подарочек в одно место, что Творец тоже психует и прибивает ее — не глядя, но зато от души. По моему личному мнению, после такого кикимора вряд ли стала шептать слова сердечной благодарности со слезами счастья на бородавчатом лице. Скорее, в муках померла. Я ложусь на стол, упираюсь лбом в скрещенные руки и плачу от счастья. Какая патетика! Сколько чувств! А когда меня гладят по спине и умиленно сообщают, что сей шедевр передается от поколения к поколению вот уже больше двух веков, — я тихо испускаю стон, скрывая титанические попытки подавить смех.

Ладно. Суть не в этом. Суть в том, что Аид слишком медленно выздоравливает, всячески капризничает и явно ставит себе вполне определенную цель: довести меня до белого каления. Причем любой мой псих заканчивается его счастливой улыбкой и удивленными расширенными глазами, в которых плещется нарастающее удовлетворение. Так что… сейчас я держу себя в руках уже часа два, при этом собираюсь в путь-дорогу, ибо надоело мне здесь. И вообще, что именно я в этой дыре забыл? Мне нужно зарабатывать славу и признание, а не сидеть на болоте и выслушивать, где болит у этого психа Аида. Я бы сам его убил, чтобы он не мучился. Жаль, не могу — пацифист.

— Ты уходишь? — Сверкающие голубые глаза глядят расстроенно.

— Да! — даю себе приказ не орать. Спокойнее, спо-койнее.

Еще немного, и я наконец-то уеду и, если мне повезет, никогда больше эту заразу не увижу. А если очень повезет — местная нежить по достоинству оценит красоту и происхождение светлого и схомячит его быстро, с чувством и вдохновением. Небось не каждый день такой десерт ныряет в болото. Еще к тому же и добровольно.

— А я? — спрашивает Аид с таким обиженным выражением лица. Если бы уши были длиннее, он бы их точно в стороны развел.

Нервно дергаю своими:

— А ты нет.

— Ты же хотел посмотреть, как я охочусь! — напоминает с надеждой.

Ему не сто сорок, а четырнадцать. Я в этом просто уверен. Чего это он так на меня смотрит? Взрослые должны вести себя иначе. А этот… все больше скатывается на уровень ребенка. И, что интересно, это происходит только при общении со мной. С любым другим — взгляд голубых глаз тут же становится ледяным, цепким, тембр голоса снижается; меняются поза, движения. Короче, я, разинув рот, наблюдаю превращение мокрой болонки в супер-пупер эльфа! Повелителя местных топей! Тьфу, смотреть тошно.

— Перебьюсь. Надеюсь, все закончится быстро, и ты будешь вспоминать свою охоту в больничке, на кресле-каталке, управляя ее колесами одной рукой и одной ногой.

— Добрый ты.

— А то!

Так. Это взял, это взял. О, носок нашел.

— Ну бывай.

— Не-э-эт!!!

Я застываю как вкопанный. Лицом к двери. На мне кто-то повисает, глухо рыдает и всхлипывает. Тонкие, но очень сильные руки обвивают талию, не дают сдвинуться с места.

— Это сейчас… что было? — спрашиваю ошарашенно.

— Не пущу! Пропадешь! Один-то-о-о.

Меня медленно, но упорно тащат обратно в комнату. По инерции иду, все еще удивляясь. Уши опускаются в стороны, глаза — по медяку, сердце вырывается из груди, напуганное выделенной организмом дозой адреналина.

— Вот. Садись сюда.

Вздрогнув, плюхаюсь на лавку. Он устраивается рядом и довольно на меня смотрит.

— Эм-м. Ты как себя чувствуешь? — щупаю его лоб.

Аид довольно жмурится, утыкается в мою ладошку.