Дело о сорока разбойниках - Юлия Нелидова

Разное люди говорили о разбойниках этой таинственной шайки. Но то были не аламаны, текинские разбойники – с приходом русских все почтенные аламаны поспешили записаться в конный полк и больше не грабили почтенных аульцев, а напротив, защищали их хозяйство от вторжения персов. То были не персы, ибо хоть и ходил слух, что Юлбарс – персидского правителя сын, а сами басмачи порой в кандурах щеголяли, закаспийское правительство его опровергло, ибо у Насреддин-шаха, кроме сорокалетнего Мозафереддина, генерал-губернатора Азербайджана, живущего в Тебризе, больше сыновей не было.

Запросы делали в Мервский, Самаркандский, Кокандский и Ташкентский уезды, где Юлбарс тоже пошаливал, но бухарцы, хивинцы и кокандцы клялись-божились, что Юлбарс – туркмен, ибо носит тельпек и машет кривой саблей.

Хитрецом еще тем был Бродячий Тигр. В одном месте что-нибудь натворит и исчезает, появляется за тридевять верст от него, меняет костюмы своим разбойникам и под личиной соседа творит произвол. У реки Теджен они бухарцами прикидывались, в горах Чимгана – текинцами, а у Каспия в тюбетейках щеголяли или в островерхих киргизских шапках. Оттого и было у Юлбарса сто легенд и сто личин, одной лишь неизменной чертой оставался – дрессированный тигр.

А тигр этот тоже был аки призрак. По всему побережью Амударьи, где обитали туранские тигры, победным маршем прошлись русские солдаты, отстреляв почти все особи полосатых кошек весом аж до пятнадцати пудов, но Юлбарс все равно всюду являлся со своим неизменным хвостато-усатым спутником.

Поймать его было абсолютно невозможно, степи да пустыни столь широки в этих краях, что слухи о нападениях быстро таяли, из были тотчас превращаясь в легенду. И никто не мог разобрать, чьих рук грабеж – действительно ли Юлбарса или какая другая шайка басмачей заявила о себе, а таковых ведь было тоже немало.

Потому Иноземцев, явившийся в аул едва не под руку с барсакельмесской феей, тотчас стал объектом для расспросов. Счастливый гончар Максуд, которому вернулась его арба, тотчас умирающего, с повязанной головой спасенного, проявив верх восточного радушия, обустроил в собственной кибитке. И отправился в железнодорожное управление, в штаб-квартиру начальника Чарджуйского уезда, ротмистру Полякову, чтобы заявить о находке. Ротмистр, из уральских казаков, отдыхал тем временем в Асхабаде, а, может, по обыкновению своему стрелял джейранов в Байрам-Али, еще не воротился на свой участок. Потому Ивану Несторовичу и пришлось коротать время, потчевать сказками текинских детишек. Он даже пробовал лечить их от трахомы, когда немного оправился.

Его очки были совсем разбиты, но кое-как их наладив, где бечевкой, где просто остатки стекол соединив и, как следует, их к оправе прижав, он смог осмотреть местную детвору.

Все поголовно ходили с красными, гноящимися и опухшими глазами, у иных веки были вывернуты едва ли не наизнанку, ресницы росли внутрь, раздражая и без того измученную слизистую роговицы. Иноземцев сам очень страдал без зрения, и страдал воспалениями, когда пробовал использовать роговичные протезы.

Малые дети были почти слепы, все в язвах и страшных нарывах. А инструменты, мази, порошки, которые Иван Несторович заготовил перед поездкой в Петербурге, – все осталось в поезде или было украдено басмачами. Даже дезинфицирующего раствора он не смог изготовить, находясь в кибитке гончара. До города Чарджуй сотня верст, не меньше. Потому он обходился настоями растущей в горах календулы, что собирали местные женщины, и обычной водой из Амударьи, которую по его наказанию отстаивали и тщательно кипятили. Да и пробовал внушать ребятне любовь к чистым рукам и лицу, заставляя их умываться по несколько раз на дню.

Что спасенный русский путешественник – умелец врачевать, стало известно всей округе. Местное население облепило кибитку гончара, и днями и ночами не давало Иноземцеву покоя. То с нарывами приходили, то с вывихами, которые неправильно до того вправляли, то с себореей, то с рожей, то с лишаем. Иноземцев как мог старался помочь больным, но в полном отсутствии условий это было не только невозможно, но и чревато. Он рисковал в несколько дней получить с десяток кожных заболеваний, лечить которые не взялись бы и самые маститые врачи Европы, иные ведь заканчивались смертельным исходом. Не говоря о том, что он едва не выл от всесторонней оккупации вшей, блох и клопов.

Работы здесь было на несколько жизней вперед хватит. А не послушать ли барсакельмесскую пери и не повременить с отъездом в Ташкент в пользу здешних ребятишек? Кроме того, от трахомы у Ивана Несторовича имелось если не лекарство, то идея сотворить такое средство, которое бы позволило снять воспаление с роговицы.

Дело в том, что пока Иван Несторович готовился к сражению с концерном «Фабен»[16], он долго размышлял о том, отчего немцам пришло в голову изготовлять лекарства на основе красителя анилина, и он решил сотворить с анилином то, что он сотворил с даурицином. Он ацетилировал его. А следом нитрировал, гидрировал, соединял с бромом, соляной кислотой, хлорной известью. Надышался парами и едва не заработал токсическую желтуху! Полученные вещества испытывал на кроликах. Оказалось, что один из порошков производной анилина хорошо справлялся с воспалительными процессами.

Теперь же, вспомнив о своем опыте, он решил попробовать лечить ацетилированным анилином трахому, а, быть может, и иные инфекционные заболевания. Тем более что текинцы нескончаемым потоком шли к нему, уже даже с бухарской границы – сарты, которые называли себя узбеками и таджиками – стали являться к нему на прием. Бедное туркестанское население погибало от всяческих неизведанных бактерий, которым жилось вольготно среди песков под жарким солнцем.

В несколько дней он обрел популярность волшебника. В конце концов, туземцы потребовали от него неосуществимого. Привели семилетнего мальчика, который, видимо, с рождения не имел левой руки – осталась лишь небольшая культя чуть ниже плеча. Он был сиротой, как и трое его братьев и две сестры. По невнятным объяснениям туземцев доктор понял, что он приходился племянником тому самому гончару, что его приютил.

– Надо новую руку, – перевел сын лейтенанта конной милиции. – Спрашивают, сможете ли вы пришить ее?

Иван Несторович взглянул на ребенка – маленький, круглощекий, с большими черными глазами и курчавыми волосами так жалобно и с таким ожиданием смотрел на него. Небось поспешные, бойкие туземцы уже успели расписать с три короба о чудесном выздоровлении – когда еще им выпадет удача побывать на приеме настоящего доктора.

Доктор же не смог найти слов, дабы объяснить, что ничем не сможет помочь. Ошеломленный просьбой, он замер, глядя на мальчика. Но гораздый на фантазии разум Иноземцева, всегда бегущий впереди паровоза, тотчас забурлил, перемалывая возможные вероятности сотворить новую конечность.

– Да… почему бы и нет… протезирование… возможно, механическими приспособлениями, например, лебедки, крючки, струны, каучук… – перечислял он вслух, без зазрения совести вспомнив, как однажды обещал вылечить паралич гипнозом и что сей эксперимент, если отбросить непривлекательные нюансы, весьма удался. – Может, попробовать… поймать электромагнитные волны мышц сгибателей… Вот если бы научиться выращивать кожу, как растят фузарий в чашах Петри, если бы можно было выковать из стали костный состав, а мышцы… сухожилия… нервы сработать из… Или вовсе трансплантировать конечность.