Опущенная - Владимир Колычев

— Ты меня изнасиловал.

— Э-э, не обманывай себя!

— Я не обманываю!

— Самообман — опасная штука. Особенно если слово расходится с делом. Тебе понравилось, а ты себя накручиваешь. Будешь потом по ночным паркам ходить, маньяков искать…

— Я его уже нашла!

— Повторим?

Настя резко глянула на Женю, но не выдержала, отвела взгляд. Он должен был понять, что ее тошнит от одной только мысли об этом. Но на самом деле она совсем не прочь была повторить этот первобытный танец охотника за мамонтами. Эти пляски с копьем, ямы с заостренными кольями в них… А если появится еще и само стадо мамонтов… Нет, она не станет ложиться под них. Она же не тряпка, чтобы стелиться под бьющие ноги…

— Мне нужно принять душ, — сказала она.

Женя, кивнул, поднялся и, в чем был, пересек гостиную, скрылся в спальне. Вернулся в халате, запахивая его на ходу. Под мышкой у него был какой-то пакет, который он отнес в ванную.

Когда он вернулся, Настя полусидела на диване, закрываясь платьем. Он взял ее за руку, увлек за собой.

В ванной у него не было шторки, ее заменяли стеклянные створки, за которой она почувствовала себя как в кабинке. И почему-то вспомнилась пляжная раздевалка. Настя ждала своей очереди, появилась Олеся, внаглую опередила ее… Она и сейчас впереди нее. В объятиях Севы… Ну и пусть они пропадают там, а она остается с Женей. И ничего страшного, если по ней все же протопчется стадо мамонтов…

* * *

Пары закончились, можно идти домой. На улице распогодилось, солнце растолкало тучи, которые в ее лучах казались кусками огромной небесной мозаики.

Настя улыбнулась, глядя на небо. Настроение у нее хоть куда, и нет никакого желания смотреть под ноги. Только вперед, только вверх.

Но под ногами у нее копошились рожденные ползать. Один такой субъект перегородил путь. Настя недовольно глянула на Севу.

— Привет! — натянуто улыбнулся он.

— Я знаю, что ты с приветом, — кивнула она.

— Не злись, не надо.

— Я не злюсь, мне смешно.

Настя озадаченно смотрела на Севу. Серая болоньевая куртка на нем, тесные шерстяные брюки из тех комплектов, которые продаются в товарах для школы, разбитые ботинки. Как-то раньше она не замечала, как он одет, а сейчас вдруг глаза открылись. Что это такое? Неприятие убогих или потребность искать в нем недостатки — чтобы легче пережить разлуку?

— Я знаю, это от обиды… Но и ты должна меня понять. Олеся попала в историю, кто-то должен был ее пожалеть.

— Ты хочешь пожалеть ее в одной кровати со мной? — хмыкнула Настя.

— Что ты такое говоришь? — вытаращился на нее Сева.

— Это ты сказал. И со мной хочешь, и с ней…

— Я не в том смысле…

— Меня больше не интересует твой смысл… — Она снова окинула его придирчивым взглядом.

Внешне он, конечно, хорош собой, но прикид ни в какие ворота. Может, и у Олеси открылись глаза. Может, потому и послала она его куда подальше. А она могла послать. И конфетка у нее что надо, и обертка такая же блестящая. Олесе не трудно снять упакованного мужчину. Да и есть у нее наверняка кто-то. А Сева так, чисто приколоться от нефиг делать.

— И Олесю, я так понимаю, тоже… — усмехнулась она. — Признайся, что она тебя кинула!

— Да нет, она со мной…

— С тобой. На ниточке. Когда ниточка оборвется, за мной не ходи.

— Дело не в ниточке. Я твоему отцу слово дал…

— Забудь! — Настя усмехнулась, повернулась к нему спиной и прочь застучала каблучками.

Уж она-то одевалась не в пример Севе. Отец баловал дочь, потому как мог себе это позволить. Может, Сева просто решил присосаться к источнику благополучия? Ну, тогда он вдвойне козел.

— Настя!

— Отвали!

Все, прошла любовь, пусть Сева сам давится своими помидорами. А у нее дела.

На остановке она села не на «семнадцатый», как обычно, а на «четвертый» троллейбус. И через пять остановок вышла на улице Лермонтова. Сто метров пешком, и она дома. У Жени.

Сам он был на работе, и ему просто некогда было встречать ее из университета. Да она и не просила. Мужчина должен зарабатывать деньги, а не штаны за партой протирать, как некоторые. Женя и без того потерял массу времени, пока окучивал ее, а у него каждая минута на особом счету.

У Жени был свой кооператив, он шил и торговал кроссовками. Дело это прибыльное, но такое хлопотное. То сырье нужно доставать, то станок сломался, то мастер заболел, а еще сбыт нужно организовать. С барахолкой все просто, там товар уходил, что называется, влет, но такой рынок работал только по выходным. Приходилось искать другие точки сбыта. Какие — он не говорил. Видно, там работали какие-то не совсем законные схемы, а Женя еще не очень доверял Насте. Но ничего, когда-нибудь полностью откроется ей. Хотя она не будет его об этом просить. Ей все равно, чем он занимается, главное — чтобы с ним все было хорошо.

Сейчас она уберется в доме, приготовит ужин, вечером подъедет Женя, похвалит ее за стряпню, а потом… Он уже больше не берет ее с такой остервенелостью, как тогда, в первый раз, но так она и не просит. Зачем, если все хорошо и без этого? Тем более что секс — это вовсе не главное в отношениях между мужчиной и женщиной.

Жаль, что вечером, в десять часов, ей придется отправиться домой. Родительский контроль по-прежнему строг, а спорить с отцом бесполезно. Да и у мамы характер еще тот…

Настя готовила на вечер овощное рагу с телятиной. Она уже заканчивала, когда позвонил Женя. Он попросил пожарить мяса на сковороде. И заказал салат «Оливье». В морозилке лежал кусок свинины, нашла она и вареную колбасу. К семи вечера все было готово. Но Женя появился в половине девятого. И не один.

С ним был мужчина в возрасте — рослый, грузный, с широким рябым лицом. Глазки маленькие, масленые. И взгляд у него — кожу живьем содрать можно.

Кожу он с Насти не содрал, но голой она себя почувствовала.

— Познакомься, мой компаньон и старинный приятель! Анатолий Александрович, прошу любить и жаловать! — Женя порхал вокруг него как мотылек над огоньком.

— Толик! — Гость протянул ей руку, это напугало Настю.

Ощущение было такое, как будто удав к ней из норы вылез. Она глянула на Женю, и тот кивнул, подталкивая ее.

Только тогда она протянула руку. И рябой ее поцеловал. Он приложился губами к ее ладони, а чувство было такое, как будто он лизнул где-то под юбкой. Омерзительное чувство.

Неряшливый он мужик. Пиджак дорогой, кожаный, джинсы фирменные, но смотрелось это на нем как новые колеса от «Волги» на старом ржавом «Запорожце». В парикмахерской давно не был, ногти не стрижены, а когда он разулся, пахнуло грязными носками. И глаза у него желтушные: видно, проблемы с печенью.