Час бультерьера - Михаил Зайцев

«Ловкости устроителям сегодняшней пародии на теракт не занимать, – думала Зоя, изредка поглядывая на часы. – При желании они могли бы начинить труп тротилом, и взрывоопасное чучело человека рвануло бы в топке крематория. Выдержали бы несущие опоры мраморного строения? Могли бы и не выдержать. И что тогда?.. Тогда был бы скандал огромных масштабов... А что мы имеем на настоящий момент?.. Скандальчик, который останется между нами, между «Никосом» и хозяевами крематория. Обеим сторонам не нужны лишние разговоры... И каков вывод?.. Он очевиден – нас запугивают, нам демонстрируют ловкость и решительность... И цинизм за гранью всякой морали... Черт! Черт побери, уже одиннадцатый час, мы с Лешкой в цирк опаздываем!..»

Небо сжалилось над материнскими проблемами Зои, вдалеке сосновой аллеи нарисовались Пушкарев, Смирнов, Корастылев и двое служителей крематория. Все, кроме Пушкарева, были нагружены ворохом пальто, шуб и полушубков. К автостоянке тащили верхнюю одежду сотрудников «Никоса» и скорбящих родственников, каковая была ими оставлена в смежном с основным круглым залом помещении.

«Сейчас Пушкарев отправит родственников и две трети подчиненных восвояси, – легко догадалась Зоя и повернула ключ в замке зажигания. – Для следственно-розыскных мероприятий я Пушкареву ни на фиг не нужна, – Зоя плавно тронула «Форд», выруливая к дороге на волю, опустила стекло в автомобильной дверце. – Ну а для меня в настоящий момент время дороже норкового манто...»

Плавный вираж, «Форд» притормаживает, загородив путь Пушкареву и носильщикам верхней одежды, Зоя высовывается в открытое оконце:

– Евгений Владимирович, разрешите мне...

– Езжай, Сабурова.

– Смирнов! Макс, прихвати в офис мои меха, хорошо?

– О’кей, Зоя Михайловна.

– Евгений Владимирович, если что – мой мобильник включен и всегда под рукой...

Рев стосковавшегося по лихой езде мотора, и верный механический конь мчит умелую наездницу из Подмосковья в Черемушки, где у Зоиной мамы гостит внучек Алешенька. Домчались с ветерком и мелкими проблемами, за неуемную прыть четырехколесного коня наезднице пришлось отдать постовым ГИБДД на въезде в столицу хрустящую денежку с портретом американского президента.

Бабушка и внучек дожидались наездницу Зою у парадного, как и было велено вечно опаздывающей одинокой матерью с редкой профессией посредством мобильной телефонной связи. Два слова бабушке своего сына, одевание «ремня безопасности», специально подогнанного до размеров маленького человека, на ребенка, и снова педаль газа в пол, и вновь гонки.

В окрестностях цирка «Форд» появился без десяти два. Пальтишко, шарфик и шапочку четырехлетнего Леши мамаша закинула на заднее сиденье автомобиля, дабы сэкономить минуты, необходимые на получение номерка в гардеробе. За руку с ребенком пробежались по холодку, Зоя протянула билетерше заранее приготовленные билеты и снова бегом, через фойе, по лестнице, в зрительный зал. И, рассыпаясь в извинениях, вдоль коленок более дисциплинированных зрителей к своим местам. Едва сели – цирковой оркестр заиграл туш, и Зоя с превеликим облегчением вздохнула – успели, слава всем богам! Она сдержала слово, данное маленькому человеку, самому для нее дорогому человечку на всем земном шарике, своему сыну...

Начало цирковой программы Зое не запомнилось совершенно. Как только она перевела дух, мысли ее умчались вдаль от манежа, мысленно она вернулась в крематорий и всей душой посочувствовала Пушкареву, который вынужден был объясняться с родственниками покойного, решать, как поступить с Фединым телом, как быть с поминками, с чего начинать расследование инцидента. Конечно, Евгений Владимирович уже принял все нужные решения, уже тащит на себе груз ответственности, но...

Но вот конферансье, ужасно, кстати, похожий на церемониймейстера из крематория, объявил:

– Выступает лауреат четвертого международного конкурса артистов оригинального жанра Алексей Сабуров!

Зазвенели литавры, сын дернул Зою за рукав и прошептал:

– Мама, а я тоже Алексей Сабуров.

– Да, и ты тоже, – кивнула мама. – Не отвлекайся, слушай дядю во фраке.

Сынок собрался было полюбопытствовать, что такое «фрак», однако литавры уже отзвенели, и конферансье провозгласил праздничным баритоном:

– У нас на манеже... – Конферансье взял эффектную паузу, барабанщик заиграл дробь. – Папа Карло!

Маленький Леша Сабуров встревожился:

– Мама! Мама, мой папа не карлик!..

– Разве ты забыл сказку про Буратино?

– Я помню! У Буратино был папа карлик, а мой папа...

– Лешка, не морочь мне голову! Смотри – вон твой папа выходит с бородой из ваты и в драных штанах. Смотри-смотри!..

Из-за кулис вышел артист Сабуров в костюме Деда Мороза, с которого сняли шубу, валенки и оторвали полбороды. Очевидно, именно таким художник – постановщик номера представлял себе столяра Карло из сказки бессовестного плагиатора Толстого (тоже, между прочим, Алексея).

Вслед за весьма спорным образом батьки Карло на арену выскочила Мальвина. Девочка с голубыми волосами, вся из себя в кружавчиках, выглядела далеко не девочкой, а дешевой шлюхой из второразрядного притона. Третьим выбежал пудель, самый настоящий, о четырех лапах, публика догадалась, что это Артемон, однако особо глазастые взрослые недоумевали, отчего Артемон сука, когда, согласно сказке, должен быть кобель.

Черт знает почему оркестр заиграл «Янки дудл». Под звуки народной американской музыки пахан Карло, шлюха Мальвина и сучка Артемон сделали круг почета по арене. «Кончится тем, что дирекция стационарного цирка прогонит моего бывшего за откровенную халтуру к чертовой матери в шапито», – не без злорадства подумала Зоя, пытаясь вспомнить, сколько пятилеток тому назад состоялся четвертый международный конкурс артистов оригинального жанра, на котором иллюзиониста Сабурова премировали дипломом.

Дирижер взмахнул палочкой, оркестр резво сменил тему, зазвучала мелодия ретрошлягера из репертуара Аллы Борисовны про маленького волшебника, эдакого Гарри Поттера застойных времен, с которым даром мучился самый известный маг. Помнится, двухгодовалый Леша, впервые услыхав эту песенку в детской телепередаче, спросил у Зои: «Мама, а «даром» – значит бесплатно?»

Под звуки веселенькой, некогда популярной мелодии чернорабочие сцены, именуемые вежливым словом «униформисты», выволокли из-за кулис картонное бревно, на манер того, что носил по Красной площади Ленин, и бензопилу типа тех, что так любят маньяки из американских ужастиков.

Иллюзионист Сабуров, он же папа Карло, взял в руки пилу, дернул за пусковой рычажок, и – В-Ж-Ж-Ж – пила запела и пахнуло бензином.

Униформисты положили картонное бревно посередине арены, Мальвина сделала книксен, пуделиха встала на задние лапы, а фокусник Сабуров, размахивая смердящим и жужжащим инструментом, приготовился выпиливать Буратино.

Оркестр стих, шлюха Мальвина захлопала невероятно длинными накладными ресницами, изображая испуг, гавкнула пуделиха, и фокусник полоснул бешено вращающимися зубчиками по картону. И раздался глухой, как из гроба, крик. Кричал спрятавшийся в бревне Буратино. Кричал так, будто его и правда режут по живому. А из-под зубьев пилы вместе с картонной трухой вдруг полетело что-то бурое и липкое.