Покушение - Александр Беляев

— Фюрер может не согласиться с таким сроком, Грейфе, — заметил Кальтенбруннер.

— Всякая поспешность, обергруппенфюрер, может привести к непоправимым ошибкам, — твердо ответил Грейфе.

— Это тоже верно, — вздохнул Кальтенбруннер. — Продолжайте, что у вас еще?

— Учитывая характер цели, мы пришли к выводу о создании специального оружия. Им должна быть миниатюрная реактивная мина кумулятивного действия, с возможностью прожигания брони не менее сорока пяти миллиметров толщиной.

— Стоп, Грейфе, — побарабанив пальцами по столу, неожиданно остановил оберштурмбаннфюрера Кальтенбруннер.

Грейфе почтительно замер.

— Вы видели где-нибудь такую штуку?

— Нет, обергруппенфюрер, — признался Грейфе.

— А у кого-нибудь она уже есть?

— Думаю, что нет.

— Тогда почему же так необходимо что-то создавать заново? Вы представляете, что значит создать новое оружие? А сколько надо его испытывать? Столько всего ухлопаем, а когда будет надо, оно вдруг у вас не выстрелит! — засыпал вопросами начальника отдела Кальтенбруннер. — Вы думали об этом?

— Мы в первую очередь думали о надежном поражении цели, обергруппенфюрер, — набычился Грейфе. — Наиболее вероятным совершение покушения представляется во время езды. То есть тогда, когда объект покушения будет проезжать мимо агента в машине на большой скорости. Надо также учитывать, обергруппенфюрер, что лидер русских и его ближайшие помощники ездят на бронированных американских машинах марки «кадиллак» или «паккард». Поэтому ни из какого носимого огнестрельного оружия, имеющегося сегодня на вооружении вермахта, а также и гранатами, поразить их невозможно. Вот почему необходимо создание бронепрожигающего снаряда. К такому выводу пришли специалисты-консультанты.

— Не те ли это специалисты, которые столько уже возятся с фаустпатроном? — спросил Кальтенбруннер.

— Они, обергруппенфюрер.

— Вот, Грейфе! Не я ли вам только что говорил, что создание нового образца дело непростое?

— Вы, обергруппенфюрер, — почувствовав, что явно перестарался с обоснованиями, подобострастно подтвердил Грейфе.

— Я сразу понял, куда вы клоните, — погрозив оберштурмбаннфюреру пальцем, как нашкодившему ученику, продолжал Кальтенбруннер. — И скажу вам, Грейфе, если бы не постоянное внимание фюрера к данной работе, я бы уже давно спросил кое у кого из этих изобретателей, почему это у них вдруг перестало получаться то, что так нужно вермахту?

— Но они уже почти у цели, обергруппенфюрер! Они поклялись, что через три-четыре месяца «панцеркнакке», так они собираются окрестить то, что сделают для нас, будет готово, — в свою очередь заверил Грейфе.

— Пока что у них огонь из этого фауста назад летит дальше, чем сам снаряд вперед, — недовольно заметил Кальтенбруннер. — Ну да ладно: три-четыре месяца — это еще куда ни шло. Давайте дальше, Грейфе.

— Я уже докладывал, обергруппенфюрер, что окончательные испытания мы будем проводить в условиях, максимально приближенных к действительным. Будет создан макет улицы, на которой предстоит действовать агенту, — объяснил Грейфе, — на предельной для городских условий скорости пойдет забронированный «кадиллак», в нем будут находиться шестеро одетых в подлинную советскую военную форму, специально подготовленных в физическом отношении для испытания советских военнопленных, по которым будет произведен выстрел. Только таким путем, обергруппенфюрер, мы сможем выявить действительные поражающие возможности «панцеркнакке».

И вновь Кальтенбруннер задумался. И, помолчав, сказал:

— Машин и пленных, Грейфе, не жалейте. Важно не просто испытать. Важно убедиться в полной надежности всего, чем мы намереваемся осуществить акцию.

Уже третий год шла война. Все усилия советской контрразведки в эту суровую для страны пору были направлены на разоблачение гитлеровской агентуры, на ликвидацию засланных в наш тыл террористов, на выявление тех, кто, изменив Родине, вступил на путь прислужничества врагу. Контрразведчики напряженно, с риском для жизни работали в тылу у немцев, на фронте, в нашем тылу — всюду, где был и мог появиться враг. Немало забот в это суровое время выпало и на долю начальника одного из отделов НКГБ полковника Яна Францевича Круклиса. Ему было уже под пятьдесят. Из них более половины он проработал в контрразведке. Высокий, худощавый, немного сутулый, с копной седеющих, слегка вьющихся волос, всегда спокойный и уравновешенный, Круклис мог показаться незнакомым даже несколько медлительным. Но именно только показаться. Потому что за этой кажущейся медлительностью скрывался человек очень энергичный, с цепким, аналитического склада умом.

Как только Круклис вернулся в наркомат из очередной командировки, он тут же был вызван к своему непосредственному начальнику генерал-майору Ефремову. Задание руководства он выполнил успешно и отчитался перед генералом Ефремовым буквально в несколько минут. Генерал, выслушав его, неодобрительно покачал головой:

— А вот немцы, Ян Францевич, о результатах твоей работы пишут куда больше. На вот, почитай. Удалось перехватить донесение, — сказал он, протягивая Круклису уже расшифрованный документ.

Круклис прочитал текст шифровки, положил его на стол:

— Им видней. Если нарочно не врут, — заметил он.

— А у нас есть и другое подтверждение, что ты поработал неплохо. Спасибо, — поблагодарил Ефремов и тут же предупредил: — Но отдохнуть, Ян Францевич, не получится. Задание твоему отделу уже дано. Твой заместитель проинформирует тебя о нем во всех подробностях. А я хочу лишь предупредить: дело, судя по всему, с предысторией. Идти придется по старым следам. Но мне кажется, что, если сейчас же не принять каких-то экстренных мер, потом наверстать упущенное будет очень трудно. Поэтому включайся. Разберись.

Отдай все необходимые распоряжения, а уж потом денек можешь отдохнуть.

Круклис направился к себе. Об отдыхе, как о таковом, он и не мечтал. Думал лишь о том, чтобы, вернувшись в Москву, хотя бы хорошенько выспаться. Начальство обычно учитывало измотанность людей, возвращающихся из командировки, и, как правило, выслушав отчет, разрешало «отдохнуть до утра». Но в данном случае столь желанный вариант не сработал.

Едва полковник зашел в свой кабинет и закрыл за собой дверь, как она снова приоткрылась. На пороге появился подполковник Доронин и спросил:

— Разрешите, товарищ полковник?

— А я разве когда-нибудь не разрешал? — с приятным мягким акцентом ответил полковник и, увидев в руках у Доронина какой-то небольшой сверток, добавил: — Тем более, когда приходят с подарком.

— А вы знаете, товарищ полковник, похоже, что вы угадали, — согласился Доронин.

— У меня на такие вещи безошибочный нюх, — признался Круклис. — Еще в детстве выработал: точно знал, когда собираются за уши оттрепать, а когда подарят марципан. А что тут? То, о чем мне только что говорил Ефремов?