Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью - Сьюзен Спенсер-Вендел

Но помнит ли что-нибудь Уэсли? Вот в чем вопрос.

Когда вы стоите на пороге смерти, вам хочется оставить после себя хоть что-нибудь. Мне хотелось оставить память, но из-за синдрома Аспергера Уэсли помнит вещи очень избирательно. Часто кажется, что он не помнит вообще ничего.

В конце августа 2012 года, больше чем через год после той поездки, я начала писать о нашем приключении с «Шаттлом»: как мы помяли крышу машины, как ждали, полные неуверенности, и какое это было чудо, когда он взмыл в небо.

Снедаемая любопытством, но старательно изображая равнодушие, я спросила Уэсли, помнит ли он нашу поездку.

— А-га. Помню.

Я спросила:

— Кто тогда с нами был?

Он отбарабанил все имена членов семьи Нэнси. Я подумала, что он, может быть, сделал это машинально, как с ним часто бывает. Но тут он добавил еще два имени: Саманта и Брук — дети подруги Нэнси. А мы никогда больше с ними не встречались, только в тот раз.

— А откуда мы смотрели? — спросила я.

— С крыши фургона.

Уэсли улыбнулся. И я тоже — с восторгом.

Через несколько недель он нарисовал роскошный портрет дельфинихи Синди черным маркером. Мы поместили его в рамку и повесили над обеденным столом.

«Миссия выполнена, — думаю я всякий раз, когда вижу его. — Сад Уэсли уже растет».

Если бы вы умирали, то что бы вы предприняли? Что захотели бы увидеть? Как провели бы оставшийся вам год?

Я знала, что хочу путешествовать. В путешествиях для меня всегда была магия, смысл существования. Так много счастливых мгновений моей жизни связано с разными местами, где мне довелось побывать.

Когда родились дети, я стала откладывать особые поездки, думая: «Сейчас мне некогда, вот станут дети постарше, работы будет поменьше…»

Болезнь устранила все препятствия. Ждать больше нечего. Мир открыт передо мной, и я могу ехать куда угодно.

Ку-да у-год-но.

Но куда? Чего я никогда не видела такого, от чего сердце мое, даже издалека, преисполнялось бы восторгом? Великую Китайскую стену? Тадж-Махал?

Или пустыню Атакама в Чили? Говорят, Атакама похожа на поверхность Луны. Астрономы нашли там фрагменты астероидов, содержащие те же аминокислоты, что и у людей.

Или сорваться в самое романтическое местечко, какое только можно себе вообразить — в Испанию, где над морем, на краю утеса, прилепился монастырь, превращенный в роскошный отель? И заниматься там любовью, пока можно, снова и снова переживая эти сладостные, бархатные трепетания плоти?

Собраться с мыслями мне помогла лучшая подруга, Нэнси Маасс Киналли. С нашей последней совместной поездки в Новый Орлеан, когда я впервые призналась себе, что больна, она неотступно пыталась спланировать для нас какое-нибудь экзотическое путешествие — приключение всей жизни.

Нэнси и я родились с разницей в две недели и выросли на расстоянии трех миль друг от друга. Встретились мы в возрасте одиннадцати лет в младшей средней школе Палм-Бич и сразу стали подругами. Вместе поступили в Университет Северной Каролины, вместе учились в аспирантуре Университета Флориды.

Нэнси всегда была настоящая мисс Фи Бета Каппа[2]. А я была мисс Выпить Как Бы.

Мы дополняли друг друга. Мы ладили в основном потому, что всегда смеялись над одними и теми же вещами и, когда надо, с легкостью могли друг друга заткнуть.

Мы обе любили путешествия и бывали за границей, в том числе в Венгрии и Перу. Мы поднялись на гору к Мачу-Пикчу в день летнего солнцестояния 1997 года и оказались в окружении ньюэйджеров из Калифорнии. («Это же, типа, духо-стояние, врубаешься?») Калифорнийцы всё ныли, что еда, видишь ли, не органическая.

Так что мы сбежали от них и поднялись на соседний пик, Уайна-Пикчу, где было тихо, спокойно и открывался прекрасный вид на древнюю резиденцию императоров инков.

Я была на пятом месяце беременности. Поскользнулась и чуть не упала.

И все же мы все время смеялись — так и смеемся до сих пор.

Сегодня — имея в своем багаже тридцать четыре года, пятерых детей и надцать психологических кризисов — мы с Нэнси все те же семиклашки, хихикающие над мальчиками и выделительной системой нашего тела.

Казалось бы, то, что мы пережили вместе, нам уже не превзойти. Но Нэнси была настроена решительно.

Для начала она связалась со своим братом, который предложил ей шикарные апартаменты в Буэнос-Айресе. Европейский город в Южной Америке, среди роскошной пампы. База для предстоящего исследования Южной Америки.

Нет, Буэнос-Айрес, конечно, хорош, никакого сомнения, но я-то тут при чем?

Одна знакомая звала нас погостить у нее на Гоа. Еще одна наша школьная подруга переехала в Индию и ушла там в буддийский монастырь. Может, заодно ее навестим? Поучимся медитировать?

Нэнси очень хотелось в Индию.

— Ты серьезно? — спросила у нее я. — Как ты представляешь меня в буддийском монастыре? «Извините, мне сейчас не до медитаций — время пить коктейли!»

Вдохновение посетило меня как-то днем в конце сентября. Было ветрено, но при этом вполне по-флоридски: жарко, как в пекле. Мы с Нэнси стояли в плавучем доке в Вест-Палм-Бич и ждали, когда причалит лодка наших друзей.

Шаги по твердой земле уже давались мне с трудом. Слегка покачивающийся док заставлял меня думать о будущем, когда даже просто стоять и то будет трудно. Я подняла глаза к небу — равновесие, Сьюзен, держи равновесие — и стала думать о северном сиянии.

Одно из самых зрелищных природных явлений, видимое лишь у полюсов Земли, где оно окрашивает небо в зеленый и белый, а иногда в красный, розовый, фиолетовый и синий цвет.

Радуга в ночном небе.

Я была поражена, впервые прочитав описание северного сияния в книге адмирала Ричарда Бэрда «Один» — отчете о месяцах, проведенных в антарктической темноте, где его изголодавшимся по свету и краскам глазам вдруг открылось новое, невиданное прежде зрелище.

Вот как Бэрд описывает зеленое сияние в форме огромного эллипса, очевидцем которого он был: «В небе над Южным полюсом блистал и переливался полог, словно бы сотканный из миллионов ярких лучей…

Сияние над моей головой начало менять форму и превратилось в серую глянцевую змею, а занавес над полюсом пошел складками и заколыхался, словно позади него двигалось божество. Звезды гасли одна за другой, как будто проглоченные переливчатым змеем.