Путешествие с волшебным перышком - Ирина Семина

— А какой твой путь? — поинтересовался старец.

— Я не знаю! — гордо сказала дама. — Но знаю, что должна его найти.

— Вот смотри, — терпеливо стал объяснять старец. — Вокруг нас — огромный парк. Это своего рода модель Мира. В нем очень мною всего: трава, кустарники, клумбы, аттракционы, скамеечки, скульптуры, посетители и служители — всего не перечесть. И все это соединено дорожками, которые проложили люди. А между дорожками есть газоны, по которым ходить в целом запрещается — но, по крайней мере, можно попробовать! И все так и делают: ходят, изучают, ищут новые тропинки, обретают милые сердцу уголки. А ты из всего огромного Мира выбрала маленькую площадочку между тремя соснами и мечешься от того, что твое пространство ограничено, и ты уже в этом треугольнике все изучила. А расширить свое пространство ты сама себе и не даешь. Разве не так?

— Так, — неохотно согласилась дама. — Возможно, это действительно так. Я ведь в этом парке еще не видела ни статуй, ни аттракционов. Или видела, но не замечала. Я все время искала Мудрость, но не думала, что она не вовне, а внутри!

— Молодец, мудреешь на глазах, — одобрил старец. — И еще: Учитель приходит, когда Ученик готов. Но если Ученик сомневается, подозревает в других злой умысел или считает, что кто-то значит в этом Мире больше, а кто-то — меньше, он просто не заметит своего Учителя. Ведь Учитель приходит в самых неожиданных обличьях.

— Просто я столько раз представляла себе своего Учителя, что у меня сложился определенный образ, — робко сказала дама.

— Вот именно! И из-за этого я сегодня приходил к тебе шесть раз, а ты увидела меня только на седьмой. Ты все еще не открыта миру и не готова видеть Бога во всем сущем. А значит — и в себе. И если ты в себе сомневаешься, следовательно, не веришь сама в себя.

— Выходит, я как бы хочу, но не хочу? Зову, но отвергаю? Ищу, но не вижу? — догадалась дама.

— Выходит, так, — согласился старец. — Но я как-то помог тебе?

— Да, конечно! — горячо заговорила дама. — Но вот скажите, если Бог есть во всем сущем, значит, он есть и во мне?

— Разумеется, красавица, — с удовольствием подтвердил возникший ниоткуда давешний донжуан, сверкая рекламной улыбкой.

— И во мне? — задорно спросил подросток, держащий под мышкой не то книгу, не то скейтборд.

— Тогда и во мне, — авторитетно заявила старуха с болонкой.

— Ну, стало быть, того… и во мне, — смущенно признался бомж.

— А уж во мне-то! — огладила крутые бедра веселая девица.

— То есть я — это все вы? А вы — это я? И все мы — одно и то же? — уточнила дама.

— Именно так! — поднял палец вверх старец. — Во всем присутствует Творец. И понимание этого — и есть Высшая Мудрость.

— Гав! — поставила точку счастливая дворняга. И от полноты чувств напустила лужицу. Ведь она тоже была Богом, а Богу — можно!

— Ну ничего себе! — выдохнула потрясенная Лика. — Вот это история!

— Что, страшная? — уточнило Перышко.

— Ничего и не страшная! — запротестовала Лика. — Для меня очень даже полезная! Я поняла сейчас, что точно так же ограничивала себе жизненное пространство маленьким пятачком. И высунуться за его пределы боялась! А еще я никогда не думала, что учиться можно у кого угодно.

— Значит, ты прочитала Послание? — лукаво спросило Перышко.

— Думаю, да, — ответила Лика.

♦ Страхи ограничивают жизненное пространство.

♦ Никогда не отказывайся от помощи, если тебе ее предлагают.

♦ Божественная Мудрость есть во всем и в каждом.

♦ Учитель приходит, когда Ученик готов.

— Молодец! — похвалило Перышко. — Теперь ты никогда не заблудишься в трех соснах! И запомнишь, что всегда можно сойти с проторенной тропинки, и тогда в твою жизнь войдет что-то новое!

* * *

— Перышко, а почему парк все не кончается? — обеспокоилась Лика. — Мы уже давно должны из него выйти, а деревья все выше, и подлесок все гуще. Мы не заблудились?

— В собственной сказке невозможно заблудиться, — проинформировало Перышко. — Ты всегда придешь туда, куда надо!

— Хорошо бы, — зябко поежилась Лика. — А то как-то свежо становится. И дело к вечеру. Знаешь — мне даже немного страшно… И тени шевелятся, как будто там прячутся чудовища…

— Хочешь, я расскажу тебе сказку про Чудовище? — тут же предложило Перышко.

— Ой, не надо! Я тогда еще больше испугаюсь! — замотала головой Лика.

— А между прочим, моя Сказочница говорит, что всегда надо идти навстречу своему Страху — тогда он сам испугается и сбежит. Хочешь, попробуем Страх напугать?

— Не знаю даже, — засомневалась Лика. — Но если Сказочница сказала… В общем, рассказывай!

И Перышко заговорило…

удовище не любило день. Днем было светло, и солнце беспощадно выставляло напоказ его уродливое бугристое тело, его неопрятную бурую шерсть и унылую, словно сведенную судорогой морду.

Чудовище предпочитало вылезать из своей норы по ночам. При тусклом свете луны можно было немного расслабиться и полежать на лугу, глядя на звезды. А еще можно было брать воду из темной речки, не закрывая глаз, — днем-то собственное отражение отбивало всякую охоту и к еде, и к питью. Можно было даже поплескаться в прохладных струях — ночь, все спят, никого не напугаешь…

Несмотря на весь свой кровожадный вид, Чудовище было вполне мирным и вовсе не злым. А если копнуть еще глубже — обладало тонкой, нежной, ранимой душой. Его радовали акварельные краски рассвета, и утренняя дымка над водой, и прихотливый полет бабочки. Оно любило слушать далекую музыку и шепот листвы, обонять запах меда и шиповника. Только кто бы мог подумать, что в этом кошмарном создании такая тяга к прекрасному? Никто не мог… и даже само Чудовище думало не о своих эстетических пристрастиях, а о своем неэстетичном уродстве.

Чудовище жило в глубокой норе, в самой чаще дремучего леса, куда даже звери редко забегали. Это было хорошо, потому что Чудовище предпочитало одиночество. Ведь в глазах других существ оно видело свое отражение — и каждый раз ужасалось: как такая кошмарная нелепица могла появиться на белый свет? Но вот появилась зачем-то… На страх окружающим, на горе себе…

Чудовище плохо помнило свое детство. Разумеется, когда-то у него были родители — как же без них? Но оно так давно удалилось в свое самоизгнание, что уже и воспоминания стерлись, стали какими-то зыбкими и нереальными. Помнилось только, что никакой шерсти у него тогда в помине не было, а была розовенькая гладкая кожица, без бугров и шрамов. Но родители почему-то его не любили, старались пореже смотреть в его сторону, а когда Чудовище лезло, чтобы погладили, — оно слышало равнодушное «не лезь», «отстань», «не до тебя сейчас», «уйди, маленькое чудовище». Наверное, оно уже и тогда было страшненьким — иначе с чего бы родителям так шарахаться от собственного дитяти???