Крестовый поход - Александр Прозоров

«У меня нет пороха, но зато есть железо и золото, – подумал Вожников, поднимаясь по скользким мосткам вдоль края пологой улицы. – Придется заменять количество качеством. Тем более о снарядах я тоже знаю кое-что, о чем здесь никто еще даже не задумывается».

– Держи!!! Бей! – По мосткам навстречу мчался низкорослый мужик в распахнутом зипуне и с поднятым над головой мечом. – Лови их!

Рука Егора привычно скользнула к сабле… И не нащупала рукояти. Расслабился дома князь, перестал оружие носить. В кузне не нужно – вот и не взял.

– Руби выродков! – Мужик был уже совсем рядом, и Егор, плюнув на свое высокое звание, предпочел посторониться, сойдя на обледеневшие глиняные колдобины. Вояка с мечом недовольно вякнул, растопырив руки и замерев вполоборота к мосткам, но остановиться не смог, заскользив по блестящим доскам дальше, к началу улицы.

«Вот черт, – покачал головой Вожников. – С этим надо что-то делать. Жить с ними в одном городе теперь уже опаснее, чем вообще без дружины».

Мужик на повороте мостков не удержался, кувыркнулся на землю, вскочил, размахивая мечом, и побежал назад, вверх по улице:

– Убью! Убью, отродье сарацинское!

– Угрюм, ты? – с удивлением узнал в буйном вояке своего доброго ратного товарища Егор. – Ты откуда такой? Что случилось?

– Убью!

Ватажник взмахнул мечом, и Вожникову стало не до разговоров. С трудом удерживая равновесие на обледенелых комьях и краях колеи, он отскакивал, уворачивался, пятился, спасаясь от стремительного сверкающего клинка. Угрюм был бойцом изрядным, опытным. Будь потрезвее, убил бы точно. Но ныне то промахивался, лишь царапая кончиком меча сукно зипуна, то делал выпад слишком медленно, и Егор успевал вывернуться.

– Да что на тебя нашло, окаянный?! – Князь отпрянул, втянув живот, и сталь в очередной раз лишь прошелестела по коже поясной сумки. Вожников отскочил, перебежал к забору, покрутил головой в поисках оружия, но ничего подходящего не заметил.

– Стой, гад, убью! – Угрюм перескочил через колею, взял меч двумя руками. И ведь не поскользнулся, пьянь!

Егор дождался, пока тот в очередной раз вскинет клинок, и поднырнул ему под руку. Пробежал до свежих, еще белых, тесовых ворот какого-то новосела, занес было кулак, но в последний миг стучать передумал. Князю несолидно смердов о помощи просить. Он сам защищать своих подданных обязан. Тем более что сверху по улице бежали с криками другие ватажники, выкрикивая его имя.

Увернувшись от очередного выпада, Егор метнулся к сложенной у забора поленнице, схватил первую попавшуюся палку, развернулся, вскинув над головой. Меч глубоко засел в древесине, и Вожников, отпустив полешко, смог наконец сделать шаг вперед и впечатать в подбородок верного товарища прямой нокаутирующий удар.

– Ты как, княже?! – на всем бегу врезался в поленницу запыхавшийся Никита Кривонос.

– Да чего со мной сделается? – повел плечами Вожников. – Ты мне лучше скажи, какие бесы в Угрюма вселились?

– Дык, княже, мы тут выпили малехо, – почесал в затылке Кривонос, судя по запаху, давно пропитавшийся вином насквозь. – И тут бахнуло что-то. Ну, это… Угрюму втемяшилось, что это сарацины на город напали. Дескать, на берег высаживаются. От он обороняться и кинулся. Это, дык… И не догнать…

К месту схватки подошли еще несколько ватажников. Двое – с кувшинами. Разумеется, не пустыми. Все, кроме Никиты Кривоноса, заметно покачивались, словно рябинки на ветру. Впрочем, сам Кривонос держался за поленницу.

– Ладно, Никита, забирайте его и в подклеть на княжий двор отнесите, пока он еще на кого-нибудь не кинулся. Завтра разберемся.

– А я ему сказывал: замерзло уже озеро! Откуда в нем сарацины? – вдумчиво сообщил Иван Карбасов. – А он – на князя с мечом! Эно как… Может, Угрюм сам в сарацины подался? Порты бы с него снять, проверить. Да заодно всыпать хорошенько. Чего он бунт-то со смертоубийством затеял?

– Бунт? На атамана покусился?! – заволновалась толпа хмельных ватажников. – На осину его!

– Никаких осин! – повысил голос Егор. – И никаких портов! Никита, велел же – в подпол его тащи. После разберемся.

Однако разобраться самому не получилось. К утру слух о том, что ватажник Угрюм ввечеру попытался убить атамана, успел разбежаться по всему городу, и еще до рассвета на княжий двор стали подтягиваться люди. Кто-то рвался выломать дверь в поруб и казнить предателя за измену, кто-то уверял товарищей в оговоре известного воина; кто желал узнать подробности, а кто пришел просто за компанию: бражки выпить, в толпе потолкаться, на суд и казнь посмотреть. Развлечений-то осенью немного, а тут хоть какое, а событие.

Пьяная вооруженная толпа перед крыльцом дворца могла напугать кого угодно, и поначалу Елена даже порывалась отправить ребенка из дома к каким-то «верным людям» – однако тут же выяснилось, что у князя Заозерского, победителя нескольких военных походов, одного из влиятельных правителей нынешней Руси, нет под рукой даже нескольких ратников, которым можно доверить охрану сына. Ушкуйники, его храбрая ватага – вот они, во дворе, вольные и свободные, каждый себе на уме, хмельные и шумные. Воинов же, что служат Егору, и только ему, трезвых, преданных, готовых в любой миг взять в руки сабли и беспрекословно выполнить отданный приказ, у него попросту нет.

В прошлый год, когда серебра у ватажников было поменьше, а опасностей вокруг – поболее, они кое-как все же несли сторожевую службу и долгих запоев себе не позволяли. Ныне же… Только старая дворня – девки, пожилые слуги, ярыги да взятые в закуп подростки делом, хозяйством и порядком занимались. Впрочем, и их ушкуйники норовили подпоить и угостить.

– Один у тебя боярин, Егорушка, – со вздохом посетовала Елена, передавая младенца на руки кормилице. – Да и тот – Федька бестолковый. Невесть где шляется… Но делать нечего. Идем к миру. Послушаем, чего желают. Милана, шубу!

Короткая паника миновала, и она снова стала сама собой: родовитой княгиней, суровой и невозмутимой, согласной скорее принять смерть, нежели позор. Елена лишь краем глаза проводила крохотного Михаила Егоровича, которого дородная Пелагея вынесла за дверь сеней, поправила на плечах соболью шубу, расшитую сине-красными завитками, и взяла мужа за локоть.

Вдвоем они вышли на высокое крыльцо, подступили к перилам.

– Любо князю!!! – восторженно закричал кто-то из толпы.

– Любо атаману! – тут же отозвались с другой стороны двора, и хмельные ватажники взорвались разноголосицей приветствий. Некоторые даже начали подбрасывать шапки – но не очень активно. Боялись потерять.

Елена испустила вздох облегчения – толпа была не враждебна. Хотя, известное дело, настроение в народе переменчиво. Достаточно порой слово неудачное произнести – и уже не на руках, а на копьях дальше понесут.

– Никита! Кривонос! – наклонился вперед Егор. – Не вижу тебя… Давай, выпускай Угрюма. Куда ты там его вчера запер?