Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

Затем вопросы начали задавать уже Ярославу: из какой семьи, где учился, чем увлекается, не ведет ли какой-то общественной или политической работы? Вопросы были стандартными, ответы – тоже: не был, не состоял, не участвовал, интересуюсь только церковными делами, Родину очень люблю…

– Ну и прекрасно! – резюмировал чиновник и снова обратился к архиерею:

– А вы куда его планируете направить?

– В Мангазейск, вторым священником.

– А, в Мангазейск? Ну так это и вовсе не наша область, и дело не мое. Разумеется, никаких возражений нет. А вам, молодой человек, желаю удачи в вашем деле – нравственное воспитание нашему обществу сейчас очень и очень нужно!

На этом «смотрины» и завершились.

Еще через два дня состоялась диаконская, а на следующие сутки – священническая хиротония. Мечта стала явью: впервые он вошел в алтарь через царские врата, и вот он целует Престол, и вот уже на его голову ложатся руки архиерея, и звучат – наконец-то! – те самые слова: «Божественная благодать, всегда немощная врачующая, и оскудевающая восполняющая, проручествует Ярослава, благоговейнейшего диакона во пресвитера…»

Потом был сорокоуст – сорокадневное служение в кафедральном соборе, обязательное для всякого новопоставленного священника – традиционная практика перед направлением на приход. И, наконец, переезд в Мангазейск.

На новом месте молодая священническая семья устроилась удивительно легко. Сначала поселились на съемной квартире, а спустя год Лена сумела успешно обменять остававшуюся у нее после развода однокомнатную квартиру на «двушку» в Мангазейске. Настоятель тамошнего прихода, протоиерей Евгений Сорокин, принял нового сослужителя очень тепло. Начало 1990-х, бывшее для всей (ну или почти для всей) страны временем очень тяжелым, для четы Андрейко стало, наоборот, временем радостным, поистине солнечным. Мангазейский приход был не очень богат, но все же и не бедствовал, ибо оставался единственным на всю область. Денег получалось не очень много, но еда была всегда. Благодаря чему отец Ярослав довольно быстро располнел, превратившись из худенького юноши-студента в весьма объемного и вширь, и ввысь попа с небольшой аккуратной бородкой, черной как смоль. Издали эта бородка казалось нарисованной – так контрастно она смотрелась на фоне его белой, почти по-женски нежной кожи. Человеком он был, что называется, крупным, с соответствующими чертами лица – широкими, даже грубыми. Впрочем, очки, неизменно присутствовавшие на большом курносом носу, и осмысленный взгляд больших карих глаз за этими очками делали его внешность несколько менее простецкой.

В приходской общине царили простые и поистине братские отношения. Службы совершались регулярно, но не ежедневно, какой-либо миссионерской работы пока еще не велось, поэтому свободного времени у приходского духовенства было достаточно. Круг их знакомств был достаточно широк и интересен, ибо помимо местных священнослужителей в него очень быстро вошли и многие местные интеллигенты, особенно из числа преподавателей мангазейского пединститута. Одним из самых близких друзей как лично Ярослава, так и всей его семьи очень скоро стал иеромонах Игнатий, перебравшийся в 1992 году в Мангазейск из Алма-Аты. Был он человеком веселым и доброжелательным, и общаться с ним было приятно и интересно. Да и сам отец Игнатий тянулся к семье Андрейко, ибо там он мог получить частицу домашнего тепла и уюта, которого он, как монах, был лишен.

После восстановления Мангазейской епархии все осталось по-прежнему. Возглавивший ее Владыка Пахомий был архиереем старой, советской школы. Миссионерского пыла не проявлял, со СМИ и с местной общественностью брататься не пытался, интересовался преимущественно богослужениями. Но при этом он старался, чтобы подчиненное ему духовенство жило достойно. Он никогда не был белым священником, но вырос в священнической семье. Не только его отец, но и дед, и прадед, и даже прапрадед были протоиереями, и потому поповские нужды были ему известны, и он эти нужды старался по возможности обезпечивать. Поэтому храмов за время его архиерейства было открыто не так много, однако церквей без прихожан и нищих попов не наблюдалось. Соответственно, и семейство Андрейко тоже не бедствовало. К тому же как раз при Пахомии заработали в Мангазейске первые воскресные школы, и Елена стала заведовать одной из них.

Что же до собственно семейной жизни, то здесь все складывалось вполне успешно. Жили спокойно, без скандалов, с приемными детьми у отца Ярослава отношения складывались без особой теплоты, но и без проблем. Его смущало только, что своих детей у них так и не появилось. Поскольку у Лены от предыдущего брака было два ребенка, то Ярослав решил, что безплоден он, а не его супруга. К врачу, впрочем, обращаться не стал. Во-первых, ему казалось, что и так все ясно, а во-вторых, он просто-напросто стеснялся идти к доктору «соответствующего направления».

Годы размеренно потекли один за другим. На смену ушедшему на покой Владыке Пахомию пришел Владыка Евграф. Новый епископ сразу стал любимцем как церковной, так и нецерковной публики. Прихожане любили его за вежливость и миссионерскую активность, интеллигенция – за образованность, и даже вчерашние преподаватели научного коммунизма и атеизма благоговели перед ним как перед выпускником МГИМО. Начали открываться новые храмы, в епархии появились годичные Пастырские курсы для будущих священников. Впоследствии Евграф планировал превратить их в семинарию. Отец Ярослав начал преподавать на этих курсах. Миссионерская активность нового епископа ему скорее нравилась, чем не нравилась, а его супруга и вовсе была в восторге от нового, интеллектуального архиерея. Они прекрасно ладили. Елена Андрейко, заведуя воскресной школой и посильно помогая своему супругу в приходских делах, постоянно находилась «на контакте» с епископом Евграфом. К священникам – еще одна его характерная черта – он относился в целом хуже, чем к мирянам (особенно мирянам из числа интеллигенции), и поэтому в некоторых случаях решить тот или иной вопрос Елене было проще, чем ее мужу.

Как-то в один из знойных летних дней ей потребовалось занести очередную порцию документов для Евграфа. Как обычно, она позвонила ему:

– Владыка, благословите! – привычно сказала она в трубку. – Тут кое-какие бумаги накопились вам на подпись. Да и посоветоваться надо…

– Да, конечно, подъезжайте, – с готовностью ответил архиерей. – Я скоро буду дома. Вы когда планируете быть?

– Минут через сорок.

– Хорошо, я как раз буду, – ответил Преосвященный.

Примерно через сорок минут, как и было условлено, Елена нажала на кнопку звонка в архиерейскую квартиру, ту самую, которая находилась в построенном рядом со Свято-Воскресенским храмом «элитном» доме. Спустя примерно минуту послышались скорые шаги, глухо звучавшие из-за массивной, «бронированной», как говорили в те годы, двери. Щелкнул замок…

– Здравствуйте, проходите! – услышала она. – А Владыки еще нет…

На пороге стоял иподиакон Евграфа, Вадим Челышев.

– Ну, я подожду, если можно! – ответила Елена, торопливо заходя с прожаренной летним солнцем улицы в прохладный полумрак прихожей.