Первый, случайный, единственный - Анна Берсенева

Надя тогда думала, что Юрку удар хватит. Даже Полина не могла без дрожи вспомнить, какое лицо было у ее брата, когда он сказал: «Хорошо мне живется на свете!»

Да еще все это, как нарочно, случилось сразу после его возвращения из Чечни, куда он ездил с отрядом спасателей Красного Креста. Что там с ним было, в этой Чечне, Юрка, как обычно, дома не рассказывал. Только Полине сказал – как всегда, словно бы мимоходом, – что однажды чуть не свалился в пропасть вместе с грузовиком, в котором вез больных из горного села, и что особенно жалко было двухлетнюю девчонку Хеди, которая сидела всю дорогу у него на руках, вцепившись в шею так, что у него в глазах темнело.

– Хорошо, что я тогда про Ваньку еще не знал, – сказал Юра. – А то бы вообще. Там же этих, маленьких… Ну, что об этом говорить.

Конечно, он не мог об этом говорить. Даже Полина, с ее способностью посмеяться над всем и вся, чуть не заплакала.

Ни одного человека на свете она не любила так самозабвенно, как Юру.

Полина проглотила последний кусок котлеты и заглянула в комнату. Камера как раз взяла Женино лицо крупным планом. Юрина жена, конечно, была телезвездой от Бога, и дело тут было не в пиаре и не в должности ее папы, президента телекомпании «ЛОТ». Просто ее лицо – красивое особенной, чуть отстраненной и холодноватой красотою, с высокими дугами бровей, с русыми колечками на ясном лбу и узорчатыми, как светлые агаты, глазами, – это лицо каким-то неведомым образом прожигало телеэкран. На Женю хотелось смотреть не отрываясь, и казалось, что она сидит тут же рядом, не в телевизоре, а прямо в комнате.

Именно эта Женина холодноватая красота, ее статус телезвезды, вся ее жизнь, так сильно отличающаяся от Юриной, – именно это и вызывало мамину настороженность. Надя не верила, что такая женщина способна полюбить чужого ребенка и заменить ему мать. Полина на эту тему не высказывалась, но точно знала, что мама волнуется напрасно.

В чем состоит Женина загадка – а загадка была, этого невозможно было не видеть, – Полина не понимала. Но зато она понимала, что Женя, со всей ее холодной звездностью, полюбит даже крокодила, если он будет иметь хоть какое-то отношение к Юре. А уж тем более Ванечку.

Пройдя мимо гостиной, Полина заглянула в детскую. Эта комната, в которой они жили с сестрой, так до сих пор и называлась, хотя детство их давно кончилось.

Ева лежала на кушетке, укрыв ноги своим любимым, до невесомости легким клетчатым пледом, который папа когда-то привез из Шотландии.

– Не спишь, рыбка? – спросила Полина, садясь на свою кушетку.

Золотая рыбка – это было Евино домашнее прозвище. Полина сама его придумала, потому что сестра родилась в марте, под знаком Рыб. А ученики называли Еву Капитанской Дочкой – из-за фамилии. Впрочем, может, и не только из-за фамилии.

– Не сплю. – Ева подняла голову. – А как ты догадалась?

– Тоже мне, загадка для Шерлока Холмса! – хмыкнула Полина. – Ты же еще днем пришла, а ночник горит. Во сне ты его, что ли, включила? Ты чего это несчастная такая? – спросила она, приглядевшись.

– Совсем не несчастная, – улыбнулась Ева. – Вечно вы все про меня выдумываете. Просто голова болит.

– Баралгинчику дать? – предложила Полина. – Или коньячку хряпни. Голову как рукой снимет.

– Вот спасибо! – засмеялась Ева. – Хорошее средство! Нет, не надо таблетку. И коньячку тоже не надо.

– Почему это не надо? – Полина пригляделась к сестре еще внимательнее. – Да ты беременная, рыбка!

– Полина… – Евины глаза распахнулись просто как озера. Даже светлая поволока на мгновение исчезла; в глазах стояло только чистое изумление. – Ты ясновидящая, что ли?

– Ой, не могу! – захохотала Полина, падая на спину и хлопая себя ладонями по коленям. – Евочка, ты в зеркало смотришься иногда? Какое тут ясновиденье? У тебя же все на лице написано, знай только читай!

– Быть не может, – не поверила Ева. – Вы и правда с Юрой все выдумываете. Когда мы с ним маленькие были, он тоже говорил, что со мной в гляделки играть неинтересно, – улыбнулась она. – Потому что о чем я думаю, все на лице написано.

Юра был младше Евы всего на два года, они вместе росли и вместе играли в гляделки. А Полинка для них всегда была маленькая.

– И правильно говорил, – кивнула Полина. – Юрка уж если скажет что-нибудь, то не в бровь, а в глаз. Надо же, рыбка наша беременная! Ну, расскажи, расскажи! А давно? – с любопытством спросила она, окидывая быстрым взглядом Евину фигуру.

– Ничего еще не видно, четыре месяца всего, – улыбнулась Ева, поймав ее взгляд. Улыбка почему-то получилась жалкая.

– Ты не рада, что ли? – удивилась Полина. – Сама же вроде хотела.

«Хотела» – это было не то слово. Полина прекрасно помнила разговор, произошедший между нею и Евой ровно полгода назад.

Полина приехала в Кратово первой электричкой, хотя вообще-то ненавидела рано вставать. Но в этот день ей вставать не пришлось, ни рано, ни поздно: она попросту не ложилась. Дожидаться в Глюковой студии – так пышно именовался чердак в Монетчиковском, – когда начнут поочередно просыпаться участники вчерашней пьянки, Полине совсем не хотелось. Она с закрытыми глазами могла рассказать, как все это будет: как все будут материться, бродить по комнатам, искать носки и лифчики, вяло спорить, кому идти за пивом… Любую предсказуемость Полина терпеть не могла, потому и убежала с чердака, как только открылось метро.

И шла по тихой дачной улице, с удовольствием чувствуя, как легким, по-утреннему прохладным ветром выдувает из головы хмель. Да она почти и не пила всю ночь: выпивки было мало, денег тоже, а пить ей хотелось не очень, вот и оставляла от широты душевной для особо страждущих.

Полина была уверена, что на даче все еще спят, и собиралась потихоньку пробраться в дощатую пристройку, где обычно жила летом, и тоже вздремнуть часок-другой. Все-таки она устала от ночного бдения, да и нонконформистский фестиваль граффити, успешному проведению которого пьянка, собственно, и посвящалась, проходил довольно бурно – во всяком случае, со стороны милиции.

Поэтому она почти не обрадовалась, увидев старшую сестру, идущую ей навстречу по тропинке вдоль забора, хотя вообще-то радовалась ей всегда, особенно теперь, когда Ева с ними не жила и виделись они редко. Ева была частью лучшего, что составляло Полинину жизнь.

– Ранняя ты, рыбка! – Полинка подождала, пока сестра подойдет к калитке. – Засуха, что ли, чуть свет надо на колодец бежать, а то вычерпают? – Она кивнула на полное ведро в Евиной руке.

– Просто не спалось, – улыбнулась та, поставив ведро на острую весеннюю траву. – Вот что ты рано встала, это удивительно. Трудно было предупредить, что в городе останешься? – укоризненно спросила она. – Да еще не дома ночевала… Мама волнуется.

– Пора привыкнуть, – хмыкнула Полина. – Пусть за тебя волнуется, а со мной что сделается? Не спалось… С Темкой опять что-нибудь? – поинтересовалась она.