Незнакомец в зеркале - Сидни Шелдон

– Жаль, что с вашим переводом ничего не вышло, Темпл. Я думаю, что у вас есть талант. Когда будете в Голливуде, разыщите меня.

Усмехнулся и добавил:

– Разумеется, если я все еще буду там работать.

На следующей неделе батальон Тоби отправился на фронт.

В последующие годы, когда Тоби думал о войне, ему вспоминались отнюдь не сражения. В Сен-Ло он имел грандиозный успех, имитируя пение Бинга Кросби под пластинку с его записью. В Ахене он пробрался в госпиталь и два часа рассказывал раненым анекдоты, пока его не вытурили медсестры. Он с удовольствием вспоминал, как один солдат так смеялся, что у него разошлись все швы. А в Меце он с треском провалился, хотя чувствовал, что причина была не в нем, просто публика нервничала из-за летавших над головой нацистских самолетов.

Участие Тоби в боях было чисто случайным. Он получил благодарность за храбрость при взятии немецкого командного пункта. В сущности, Тоби не имел ни малейшего представления о том, что происходило. Он «работал» под Джона Уэйна и так увлекся, что все закончилось прежде, чем он успел испугаться.

Для Тоби единственным действительно важным делом было играть для публики. В Шербурге он с парой друзей отправился в бордель, и пока те были наверху, он в гостиной устроил представление для мадам и двух ее девиц. Когда он закончил свой номер, мадам предложила ему подняться наверх и развлечься за счет заведения.

Такой была для Тоби война. Как оказалось, не такой уж страшной, и время летело быстро. Когда война закончилась, шел 1945 год, и Тоби было почти двадцать пять лет. Внешне он не постарел ни на один день. У него было все то же милое лицо с неотразимыми синими глазами и та же беспомощно-наивная манера держаться.

Вокруг только и разговоров было, что о возвращении домой. Одного ждала в Канзас-Сити невеста, другого – мать с отцом в Бейонне, третьего – свое дело в Сент-Луисе. Тоби не ждал никто.

Он решил ехать в Голливуд. Богу пора было исполнить обещанное.

«Знаете ли вы Бога? Видели ли вы лик Иисуса? Я видел Его, братья и сестры, и я слышал голос Его, но Он говорит лишь с теми, кто преклоняет перед Ним колени и кается в грехах своих. Господь отворачивается от упорствующих. Тетива гнева Божьего натянута, и пылающая стрела Его праведной ярости нацелена в ваши порочные сердца, и в любую минуту Он спустит тетиву, стрела Его возмездия поразит ваши сердца! Обратитесь к нему теперь, пока еще не слишком поздно!»

Полными ужаса глазами Жозефина смотрела на потолок палатки, ожидая увидеть летящую в нее огненную стрелу. Она ухватилась за материнскую руку, но мать даже не заметила этого. Лицо ее пылало, глаза сверкали религиозным пылом.

«Восхвалим Иисуса!» – взревела паства.

Молитвенные собрания происходили в огромной палатке на окраине Одессы, и миссис Чински каждый раз брала туда с собой Жозефину. Трибуной проповеднику служил деревянный помост, поднятый на шесть футов над землей. Непосредственно перед помостом располагалась загородка, куда помещали грешников для покаяния и обращения. Дальше за загородкой шли бесконечные ряды жестких деревянных скамей, до отказа заполненных поющими, неистовствующими искателями спасения, которых угрозы адского огня и вечных мук повергали в благоговейный ужас. Это было устрашающее зрелище для шестилетнего ребенка. Среди проповедников находились фундаменталисты, трясуны, пятидесятники, методисты и адвентисты – и все они грозили адским огнем и вечными муками.

«На колени, о вы, грешники, и трепещите перед могуществом Иеговы! Ибо ваши злодеяния разбили сердце Иисуса Христа, и за это вас настигнет возмездие через гнев Отца Его! Взгляните вокруг себя, на лица этих детей, зачатых в похоти и проникнутых грехом».

И маленькая Жозефина сгорала от стыда, чувствуя, будто все смотрят на нее. Когда у нее начинала сильно болеть голова, Жозефина знала, что это наказание, ниспосланное ей Богом. Она молилась каждый вечер о том, чтобы голова перестала болеть, и тогда она будет знать, что Бог простил ее. Ей хотелось узнать, что же она сделала такого плохого.

«И я воспою аллилуйю, и вы воспоете аллилуйю, и мы все воспоем аллилуйю, когда приедем Домой».

«Спиртное – это кровь Дьявола, табак – его дыхание, а блуд – его услада. Вы виновны в сделке с Сатаной? Тогда гореть вам вечно в аду и терпеть вечные муки, ибо грядет Люцифер по души ваши!»

И Жозефина дрожала, дико озираясь и намертво вцепившись в деревянную скамью, чтобы Дьявол не мог утащить ее.

Они пели: «Я хочу попасть на Небо, где нас ждет покой желанный». А маленькая Жозефина пела то, что ей слышалось: «Я хочу попасть на Небо, где дождем помоет славно».

После громовых проповедей наступало время чудес. Жозефина, замирая от любопытства и страха, смотрела на процессию калек, мужчин и женщин, которые ковыляли, ползли и ехали в каталках к загону для грешников, где проповедник возлагал на них руки и молил силы небесные об исцелении несчастных. Они отбрасывали прочь свои посохи и костыли, некоторые из них начинали истерически вопить что-то на непонятном языке, и Жозефина съеживалась от страха.

Молитвенные собрания всегда заканчивались сбором пожертвований. «Иисус видит вас, а скупость Ему ненавистна». После этого все расходились. Но страх еще долго не покидал Жозефину.

В 1946 году в городе Одесса, штат Техас, жили две категории людей: «нефтяные люди» и «остальные». «Нефтяные люди» не презирали «остальных» – они их просто жалели, потому что наверняка Бог хотел, чтобы у всех были личные самолеты, «кадиллаки» и плавательные бассейны и чтобы все могли устраивать вечера с шампанским для сотни гостей. Поэтому он и зарыл в Техасе нефть.

Жозефина Чински не знала, что принадлежит к «остальным»! В шесть лет она была красивой девчушкой: блестящие черные волосы, темно-карие глаза и чудесное овальное личико. Мать Жозефины, искусная портниха, работала на богатых людей города и часто брала с собой Жозефину, когда шла на примерку к «нефтяным леди» и превращала рулоны тончайшей ткани в потрясающие вечерние туалеты. «Нефтяным людям» нравилась Жозефина – вежливая и симпатичная девочка, и они были довольны собой, своей демократичностью, позволяя ребенку из бедной семьи общаться с их собственными детьми. Жозефина была не похожа на польку, и, хотя они никогда бы не приняли ее в члены своего клуба, этим людям доставляло удовольствие наделить ее гостевыми привилегиями. Жозефине было позволено играть с «нефтяными детьми», пользоваться их велосипедами, пони и стодолларовыми куклами. Так получилось, что она стала жить двойной жизнью. Одна ее жизнь была дома, в маленьком дощатом оштукатуренном коттедже с обшарпанной мебелью, уборной во дворе и криво висящими дверями. Другая же жизнь девочки протекала в больших красивых особняках колониального стиля, окруженных обширными сельскими угодьями. Если Жозефине случалось остаться на ночь в доме Сисси Топпинг или Линди Фергюсон, то ей одной отводили большую спальню, а завтрак подавали горничные. Жозефина любила встать среди ночи, когда все спали, сойти вниз и рассматривать наполнявшие дом прекрасные вещи, чудесные картины, тяжелое серебро с монограммами. Она рассматривала их и гладила, говоря себе, что когда-нибудь и она будет жить в великолепном доме, в окружении красоты.