Мужчина апреля - Юлия Яковлева

– Господи, какой кошмар! Простите меня, пожалуйста. Я ничего не знала, честное слово. Я бы никогда…

– Это вы нас простите, надо было сразу вам сказать. Но кто мог догадаться, что вы не в курсе? Вы же тоже из полиции.

Из-за закрытой двери до нас донеслись голоса, мать и дочь явно ссорились. Туяра кричала, Айна как будто старалась подавить вспышку дочери.

– Куда ее увезли?… – спрашивала Туяра.

– …мы все сделаем. Грета хотела, чтобы ее прах развеяли над Балтийским морем.

Томми и я умолкли. Я видела, что Томми стало неловко: он был бы рад дать знать Айне и Туяре, что я их слышу, но не мог этого сделать. Мы оба невольно слушали.

– Что ты несешь? Какое море?

– Она из Питера.

– Она ненавидела похороны! И вот это все!

– Туяра!

– Ты ничего не знаешь про нее! Ты только о себе всегда думаешь.

– Туяра, прекрати.

– Да она над этим всем смеялась! Она хотела, чтобы ее пепел спустили в унитаз.

Томми кашлянул смущенно.

Туяра за дверью вопила:

– Никто из вас ее не понимал! Она вам лапшу на уши вешала! А вы все только этого и хотели.

Я встала:

– Примите, пожалуйста, мои соболезнования. И извинения. Я не знала о вашей потере.

– Томми! – раздался вопль Айны.

– Простите. – Томми встал с кресла и вышел из гостиной, прикрыв за собой дверь.

Голоса звучали приглушенно, но говорили явно на повышенных тонах. Я разобрала только голос Айны.

– Занимайся своими прямыми обязанностями!

Я встала, приоткрыла дверь, постучала согнутым пальцем о косяк. Томми и Айна обернулись.

– Мои соболезнования, Айна, – сказала я. – Извините меня за бестактность, но я, честное слово, ничего не знала. Позвольте перенести наш разговор. Пусть все немного успокоится.

– Успокоится? – усмехнулась Айна. – Ну-ну… Ладно. Тоже извините. Завтра поговорим, – буркнула она.

Туяра была красная, заплаканная. Томми положил ей руку на плечо, но она ее сбросила, почти оттолкнув его.

– Спасибо за все, мне пора, – промямлила я и попятилась к двери.

– Найдите моего кролика! Слышите! Хоть что-то вы можете сделать? – крикнула мне Туяра и хлопнула дверью в свою комнату.

Айна пошла за ней. Томми проводил меня в прихожую, подал пальто. Я сначала не поняла, что он собирается помочь мне его надеть. Мужчины редко подходят близко к женщинам. Дезинфекция дезинфекцией, но береженого бог бережет – сказывается инстинкт самосохранения. Я давно не приближалась ни к какому мужчине, кроме Лео. Наверное, поэтому мне было не по себе и коленки слегка тряслись. Надевая пальто, я повернулась к Томми спиной, и мне вдруг стало стыдно, что я уже несколько дней не мыла голову. Я чувствовала его теплое дыхание на затылке. Дверь поплыла перед глазами, а по шее побежали мурашки. Я увидела над дверью большой обшарпанный бубен, ткнула в него пальцем, чтобы отвлечься от ощущения физической близости Томми:

– Это что за штука?

– Это якутский шаманский бубен. Достался Айне от бабки.

– А почему он тут висит?

– Такая примета. Айна верит, что он излечивает болезни.

Я повернулась, посмотрела снизу вверх ему в глаза, перевела взгляд на его губы. Я видела эти губы в своем утреннем сне. Его губы и его глаза. Или я просто вспоминаю фото с календаря?

– Это ведь ерунда, – проговорила я.

– Да.

– Дурацкое суеверие.

– Да.

– До свидания. Вот мой телефон, если что-то еще вспомните. Про кролика…

– До свидания.

Я открыла дверь.

– Ариадна… вас ведь так зовут?

– Да.

– Вы шарф забыли.

Я взяла шарф из рук Томми. Он внимательно и грустно смотрел на меня.

– Грета не покончила с собой. Я это точно знаю.

– Что?

Томми захлопнул дверь. Как будто юркнул обратно в нору.

17.15

Соседями Греты, как я и полагала, оказались три обезьянки: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

Не факт, что они при этом врали. Кому нужно врать про кролика?

Беспокоило меня другое. Я даже отправилась туда сама, на Цветной. Угол Цветного и Садового, точнее. Постояла. Куда отсюда мог деться кролик? Потому что GPS-показания с его чипа оборвались здесь. Я взглянула на бульвар. На детей, которые, крича, играли во что-то, понятное только им. Посмотрела на Садовое, над которым постоянно висело шелестящее облако звука множества велосипедных шин, катящихся в обе стороны. Не провалился же кролик в нору из книжки Льюиса Кэрролла? У меня под ногами был только люк канализации да поодаль сливное отверстие, забранное решеткой. Я присела на корточки, осмотрелась: люк давно уже не тревожили. Да и решетку, похоже, тоже. Или искусно замели следы? Ради кролика? Я все же сфотографировала номера и люка, и решетки.

– Тетя, а что вы делаете? – раздалось за спиной.

Я обернулась. Дети заинтересованно заглянули через мое плечо. На лице девочки поменьше появилась гримаска разочарования. На лице девочки постарше – подозрения.

– Ищу кролика, – честно ответила я.

Дети замечают гораздо больше, чем взрослые. Особенно то, что касается животных.

– Вы, случайно, не играли здесь вчера?

– А какого он цвета? – спросила младшая.

– Позвоните в полицию, – посоветовала старшая.

– Видно, придется.

Я встала, потерла занемевшие колени и, вынув телефон, отправила заявку в Водоканал: необходимо открыть люк, решетку и осмотреть коммуникации. Бросила взгляд назад: дети все так же подозрительно смотрели на меня.

Нет, они бы заметили. Телефон у меня в руках загудел. Звонила Ника.

– А, черт! – Я не стала отвечать, и так было ясно, почему она звонит: я опаздывала.

Вообще-то к приходу гостей можно и опоздать, но только не тогда, когда званы Вера с Машей.

Перед ними мы всегда должны представать идеальными.

17.50

– Все хорошо?

Ника уже яркими кучками разложила на столе продукты, заказанные по списку Гастро-Марка. Она уложила волосы, подвела глаза и губы, влезла в свое любимое голубое облегающее платье из блестящего шелка с тонким черным пояском.

– Это ради меня? – обрадовалась я. Приятно было видеть ее собранной и оживленной.

– Вот и нет!

– Для встречи с гастро-прекрасным?

Ника фыркнула, не поднимая головы от разложенных овощей: