Пророк Темного мира - Сергей Волков

— Название чудное. На что похожа полянка та, а? Кто топтал-то ее?

— Э-э-э… — Архип засмеялся в прокуренную бороденку, зыркнул желтым лихим глазом. — Про ту Топтаниху сказка есть чудная. Коли антирес у тебя, расскажу…

Бойша пожал плечами, мол, не то чтобы такой уж «антирес», но в дороге любой забаве рад будешь, и кивнул:

— Валяй!

— Ну, стало быть, дело это шибко давнее, вскорости после пришествия Всеблагого Отца случилося… Не, ну ты не скалься, Бойша Лог-сын! Я верно говорю. Слово в слово, как старики муромские баяли, а они — народ неврущий, сам знашь…

Ну так вот: жил в ту пору в здешних лесах народец один. Навроде залесян вот нашенских, но тока другой чуть. По болотам все больше обитали они, по рекам. Рыбу ловили, раков, птицу били, зверя промышляли. Тем и жили. Звались оне бармами, чащобниками, значит. Под рукой тогдашнего князька Буртасина ходили, дань, оброк то ись, ему отдавали.

А Буртасин энтот, он на Оке-реке сидел и с проплывных людей торговых виру взымал. И такую виру, что было это куплецам нашим, россейщинским, чистое разорение. Пожаловались куплецы князьям залесским, те и давай Буртаску прижимать. Видит он — каюк его лесному царству приходит. Взял тогда свою казну (а казна та была немалая, много злата-серебра да монетов драгоценных скопил Буртасин), да и сплавил по Мокоши-реке к бармам. Те его, понятное дело, приняли со всей душой, народец-то простой был, незлобливый. Пива наварили, мяса, рыбы наготовили, костры зажгли — все, как полагается.

Напировался Буртасин с дружиной, нагулевался. А ночью людей своих поднял да всех бармов и вырезал, до последнего дитёнка. Посля погост у их деревеньки устроил, похоронил каждого честью, и в скудельню вместе с мертвецами казну уложил. Хитрый, вишь, был князь Буртаска. И богатство свое упрятал, и стражу верную к нему приставил. Сам знашь, Бойша Логсын, нету для клада вернее сторожа, чем покойник.

Рассудил Буртаска по-хозяйски: вот придут к нему залесские князья, спросят: «Где казна?» — он и скажет: «А нету! А коли хотите — ищите!»

Не знал Буртасин, что один чащобник живым уцелел. Дед это был старый, Атямом звался. «Атям» на языке бармовском — просто «старик» будет. Дед не простой, а навроде чаровника-колдуна. Когда князь со своей дружиной к бармам нагрянул, ходил дед Атям на кереметь, в священное урочище, идолам бармовским поклониться перед смертью. Старый он был, вот и хотел попросить у громовника-Мельзедея доброй доли для людей чащобных. И вот ведь как бывает: пока ходил — доля смертная им досталась…

Возчик замолчал. Скрипели колеса, чавкала глина, посвистывали в рябиннике синицы. Пахло грибами, прелым листом.

— Ну, а дальше чего? — не выдержал Бойша.

— Вернулся Атям — пуста деревня, а рядом большой погост. Могилы свежие — и нету никого. Заплакал тогда старик слезами горючими, потекли те слезы наземь, проели песок и глину, и увидал дед Атям, что все бармы в домовинах лежат побиты, а с ними — Буртаскино золото.

Сильно осерчал тогда колдун. Проклял он и князя Буртасина, и всю дружину его, страшным проклятьем проклял. От того проклятия заблудился в этот же день князь на болоте и вместе со всей дружиною в топях бездонных сгинул. Но не дал им покоя дед Атям и после смерти. Кажную ночь змеи и гады всякие приползают к Буртасину и всем, кто бармов казнил, и гложут их тела, сосут кровя из них, грызуг кости. Страшно мучаются тогда мертвецы, криком кричат диким, не человечьими голосами стонут, и горе душе христианской, ежели она голоса эти услышит. А как взойдет солнышко — уползают гады, и мясо на костях Буртасова войска заново нарастает, до следующей ночи, стало быть…

— Экую ты жуть говоришь, дядька Архип, да еще на ночь глядя! — поежился Бойша. — Ну, а полянка-то при чем тут?

— А-а-а-а! Вот как раз и до полянки дошли. В те времена стародавние аккурат с этой полянки на полуночь тропинка уходила, что к деревеньке бармовской вела. Как проклял Атям Буртасина и дружину его, наложил он заклятье и на казну княжескую. Мол, кто ее искать будет — непременно кружить по лесу станет и всегда к одному месту возвращаться. Зачем заклятье такое — понятно. Не хотел, вишь, дед Атям, чтобы кости сродственников его да земляков, что по-княжески, в золоте все лежат, тревожили.

Вот и наколдовал он так, а потом сам пошел на тот погост и тоже в землю родную лег, со всеми, значит, рядышком…

— А далеко ль до того погоста от Топтанихи-то этой?

— Врать не буду, но люди сказывали, будто недалеко, верст пять всего. Да кто ж их мерил-то, версты эти… И потом: говорят, коли к закату уклониться — так в самый раз на гиблые трясины, на Буртасово болото, где проклятый князь с дружиной мается, попадешь, а ежели на восход двинешь — в чащобе загинуть можно…

— Это откуда ж ты так все обстоятельно знаешь? — удивился Бойша.

— Дык поначалу-то немало охотников до Буртасова золота нашлось. Бродили они по лесам, по болотам. Кто ума лишился, крики мертвецкие услыхав, а все больше кружили люди. Кружили — да к тракту и выходили. Так целую полянку и натоптали. Вот потому Топтанихой она и зовется.

— У-у-у… — протянул Бойша, — и такое чертово место ты утишьем называешь? Да я там глаз не сомкну и тебе не дам!

— Зазря беспокоишься, Бойша Логсын! В здешних местах про Топтаниху и Буртасово золото такая дурная слава ходит — что ты! Да ни один лиходей-душегубец, ни один тать полуночный или гулеван там какой и на тридцать три версты близко к Топтанихе не подлезет, не сумлевайся!

— Да тати-то — ладно, а мы-то? Нас-то как закружит, завертит… Останемся без товару, а то и… Мертвецы опять же…

— Дык мы-то люди честные, торговые! Нам чужого не надобно, в лес мы не пойдем, на краешке поночуем себе — и дальше двинем. Проверенное место, Бойша Логсын! Говорю тебе честью! И сам ночевал там не единожды, и отец мой, и дед его. На тех, кому золото без надобности, чародейство Атямово силы не имеет.

— Ну добро, коли так! — присудил Бойша, хлопнул возчика по плечу и отстал, дожидаясь своей телеги, — свечерело, и без тулупа стало зябко.

Солнце, пока Бойша слушал дядьку Архипа, закатилось за зубчатую лесную ограду, но все еще освещало редкие облака, румяня их мохнатые брюшины. Однако меж стволов столетних елей уже заклубился ночной мрак, а оглянувшись, Бойша заметил, как в оставленную обозом глубокую лощину потек из-под разлапистых ветвей седой жутковатый туман.

После рассказа возчика одолели Бойшу мысли. И самая верткая, самая шустрая, самая манкая из них была — про Буртасовы сокровища: «Вот же, вот, в двух шагах, почитай, лежит твое счастье, Бойёшка! И конь „Самсон“, и Талинка, и собственный домик при лабе, и дело свое, и жизнь новая, веселая да светлая…»

Гнал эту мысль Бойша от себя, изо всех сил гнал. Да только тот страх, что обуял приказчика, когда слушал он про проклятие старого чащобника, куда-то сгинул, а осталась лишь белозубая улыбка Талинки, Талушки, да щечки ее румяные, да брови собольи, да стан точеный… Ии-эх!