Джонни Депп. Ты – то, что ты делаешь - Татьяна Борисовна Альбрехт

Путешествие с «Мертвецом» – это путь любого отдельного человека, отделившегося от других, отдаленного от них, однако себя-в – себе-для-себя сгруппировавшего вне лона корпоративных и национальных предрассудков. Дыхание этого минималистского эпоса подключено к «отчуждению личности» (отчасти на манер ее раздвоения) во имя бессознательно, но не в одиночку обретенной цельности. Что, в общем-то, более странно, чем смерть и даже жизнь. Еще страннее, чем заснеженный пустынный Кливленд в «Более странно, чем в раю», куда приезжают эмигранты, два клоуна, причем не белый и рыжий, а оба – в крапинку.

Зара Абдуллаева. Искусство кино. Май 2020 года

«Джармуш в „Мертвеце“ – не критик насилия. Напротив, он предельно точно демонстрирует, какие бездны выразительности могут таиться в движении пули. Тут и глупость, и ум, и вся тщета бытия человеком. Перестрелки в „Мертвеце“ – это состязание поэтов, слэм, импровизация в духе современных рэп-баттлов. А сама поэзия – тяжелее стали.

Для вестерна бухгалтер Блейк, человек с мягкими волосами и чернильной душой, – конечно, антигерой. Во всем его нежный облик и манера поведения противоречат идее вестерна, где действуют и преуспевают одиночки и первопроходцы. На Запад летят люди-пули, прокладывающие себе дорогу в девственных просторах – не таков Блейк. Пассивность героя подчеркнута Джармушем не раз и не два: сойдя с поезда, он терпит фиаско в брутальной конторе, затем подчиняется случайной знакомой из бара (где ему достается унизительно крошечная бутылочка виски). Он не умеет стрелять и не курит (как Дикинсон в симптоматичном исполнении Роберта Митчема), теряет невинность от случайной пули, и только благодаря материализовавшемуся из пустоты монтажной склейки индейцу-полукровке находит себя в новой, посмертной жизни – тот, наконец, выдает ему ствол (фаллический инструмент) и находит табак. Впрочем, и этому новому знакомому Блейк покорен, как жрецу – жертвенный агнец: краснокожему автор делегирует право вести эту историю».

Василий Степанов. Июль 2017

По мнению исследователей, критиков и, конечно же, зрителей, одной из главных удач фильма стал именно герой, точнее, выбор Джармушем актера, сыгравшего незадачливого бухгалтера Били Блейка. Свой выбор режиссер объяснял тем, что лицо Джонни Деппа подобно чистому листу – каждый пишет на нем все, что он хочет. Не только, видимо, маску, знак посвященных, но и лик двойника всех реалистов-визионеров.

Критики писали об этом так:

«Блейком стал Джонни Депп. Точеный голливудский фавн, идол тинейджеров, умудрившийся в самом начале творческого пути пасть от когтистой десницы Фредди Крюгера (Крейвен снимал Деппа в первом „Кошмаре на улице Вязов“) и всю жизнь выбиравший режиссеров с непозволительной для восходящей звезды щепетильностью – Уотерс, Бертон, Кустурица… Но блеском очечков юного счетовода он окончательно заставил забыть о звездном статусе и суете светских хроник. Нет Джонни – есть Билли. Влюбившийся на час. Получивший пулю от грустного и всеми обманутого Дикинсона-младшего (Гэбриэл Бирн, главный герой „Перевала Миллера“ братьев Коэнов и самый мнительный из „обычных подозреваемых“). Спасающийся от троицы наемных убийц – то ли злой пародии на главных героев иствудовского „Непрощенного“, то ли ошметков разжалованной массовки третьесортного спагетти-вестерна – во главе с патологическим ублюдком Уилсоном (Лэнс Хенрикссен – один из наиболее магнетических актеров современности, равно удачно снимавшийся, кажется, везде – от хрестоматийных триллеров Джеймса Кэмерона до поделок класса Z какого-нибудь Кристиана Ингерводсена). Этот, по слишком поздно подтвердившимся слухам, „изнасиловал отца и мать. Ага, а потом убил. И съел“. Наконец, встретивший индейца по имени Никто – Харона и дона Хуана в одном краснокожем лице. „А-а, Блейк… Я знаю тебя. Ты поэт. И ты давно умер“. Так Билли обрел свое настоящее имя. И стал Уильямом. Поэтом, слагающим шедевры с помощью кольта, который все более уверенно держит тонкая рука. Никто, сопровождающий Блейка на пути к „мосту, сделанному из воды“, обучил его правилам, по которым пуля может сложиться в стих, – единственно возможная форма творчества в этом безумном, безумном, безумном мире. Примерно такие же наставления получал в юности и Роланд, Последний Стрелок: „Я убиваю не оружием; кто убивает оружием, тот забыл лицо своего отца. Я убиваю сердцем“. „Я Уильям Блейк. Вы знаете мои стихи?“».

Станислав Ф. Ростоцкий. Октябрь 2007

В России «Мертвец» пользуется едва ли не большей популярностью, чем на родине фильма. И это, по мнению критиков, тоже вполне объяснимо. Во-первых,

«С „расчудесной страной“ Джармуш разобрался в „Мертвеце“ раз и навсегда. Принято считать (и писать), что Билли Блейк во время своего нескончаемого trip’a медленно, но верно погружается в традиционный американский ландшафт. Сие справедливо лишь отчасти. Ландшафт, показанный в фильме, можно назвать каким угодно – только не традиционным. Этакого Дикого Запада не видел еще никто. Если это и Америка – так только та, в которую некогда собирался Свидригайлов. Иллюзорный мир, где только смерть и „имеет цену“. Мир вестерна, поставленного Стивеном Кингом; или фэнтези, написанного Серджо Леоне. Мир покинутых окопов и горящих муравейников. Из несчастливого (умершие родители, несостоявшаяся свадьба), но все-таки понятного Кливленда Билли Блейк отправляется в Никуда. Реальность за окном поезда торопливо, прямо на глазах уничтожается попутчиками-лангольерами („В этом году мы убили сто тысяч бизонов“, – буднично сообщает Блейку безымянный кочегар, как будто вылезший не из машинного отделения, а прямиком из преисподней). Конечная остановка – Мэшин. Типичный „таун“ из типичного вестерна, ворочающийся в полусонном напряжении и настороженно поглядывающий на чужака. Из традиционного антуража – салун, бордель, контора гробовщика – выбивается лишь черная громадина предприятия Дикинсона-старшего, гибрид твинпиксовской лесопилки с индустриально-бюрократическими лабиринтами Кафки (или, скорее, „Кафки“ Стивена Содерберга)».

Станислав Ф. Ростоцкий. Октябрь 2007

Во-вторых, режиссер снял то, что близко нашему духу и ощущению пространство-времени.

«Особая любовь, которой пользуется фильм Джармуша в России, вполне объяснима. Бесконечное русское пространство взывает к джармушевскому опыту его осмысления – через смерть и движение. Не присвоить необитаемую землю, чтобы жить на ней, а пройти ее насквозь, как пуля, достичь некой территории порога, чтобы выплыть в условное Нигде (туда, где последний кадр уходит в небытие и остается только свечение лампы киноаппарата). Поэтому так хорошо ложилась на фильм Джармуша сибирская поэзия Егора Летова. Поэтому вибрировал Нилом Янгом саундтрек кронштадского вестерна „Упырь“ и бравировала перевозкой трупа тарантинеска „Тело капитана будет предано земле, а старший мичман будет петь“. Поэтому точной цитатой „Мертвеца“ с лодкой и обреченным младенцем (наши великие реки страшнее американских, они текут на север) завершалась неосуществленная» Алексея Балабанова.

Американец по рождению «Мертвец» оказался русским по сути – плоть от плоти мематических «тлена» и «безысходности», в которых, конечно, очень много смешного. А остальное – правда.

Василий Степанов. Июль