Очищение - Софи Оксанен

Зара снова упаковала свою сумку, положила все вещи поверх колготок и рекламных брошюр отелей, закрыла ее и поставила на прежнее место в шкафу. Зимой невозможно было плотно закрыть окна, их старались законопатить всем, чем только возможно. Бабушке надо было видеть небо и ночью, даже когда совсем ничего не было видно. Она говорила, что здесь небо — то же самое, что и у нее дома. Большая Медведица была для нее особенно важной, она была той же, что дома, только бледнее, иногда ее приходилось долго разыскивать. У бабушки легко можно было вызвать улыбку с помощью Медведицы. Заре достаточно было указать на нее и назвать. Ребенком Зара не понимала, отчего это так, лишь позже она поняла, что бабушка считала Виру своей родиной. Бабушка там родилась, так же, как и мама. Потом начались голод и война, которая забрала дедушку, и им пришлось бежать от немцев. Они прибыли во Владивосток, где была работа, больше еды, и они остались здесь.

— Как по-твоему, это плохо, если я поеду работать в Германию? — спросила Зара у бабушки. Бабушка даже не повернула головы.

— Это тебе надо спросить у твоей мамы.

— Она ведь ничего не скажет. Она никогда ни о чем не скажет. Если она не хочет, не скажет. Если даже захочет, тоже не скажет.

— Твоя мама — немного скупа на слова.

— Она — немая.

— Ну-ну, — упрекнула бабушка.

— Я думаю, что ей без разницы, здесь я или где-то в другом месте.

— Это не так.

— Не защищай ее.

Зара отхлебнула чай, он попал не в то горло, и она так закашлялась, что из глаз брызнули слезы. Она бы поехала. Перестала хотя бы слышать шуршание маминых тапочек. И у других мамы в детстве попадали под бомбежку, но тем не менее они говорили с детьми, хотя бабушка и уверяет, что бомбежка может испугать ребенка до того, что он сделается тихим. Почему именно ее маме нужно было принадлежать к числу тех, кого бомбежка так напугала? Зара бы поехала. Она бы привезла бабушке кучу денег и, главное, бинокль. Интересно, что сказала бы мама, когда бы дочь вернулась с полным чемоданом денег и заплатила за свою учебу, стала через какое-то время врачом и купила им собственную квартиру. У нее появилась бы своя комната, где можно спокойно заниматься, готовиться к экзаменам. У нее была бы западная прическа и на ногах блестящие колготки, которые она меняла бы каждый день, а бабушка могла бы высматривать в бинокль свою Медведицу.

Зара проснулась от домашнего запаха вареных свиных ушей, проникающего из кухни. Она даже подумала вначале, что находится во Владике: знакомо звякала крышка кастрюли над кипящей водой, знакомым был запах хряща, у нее даже слюнки потекли, но тут из подушки вылезло перо и укололо щеку. Зара открыла глаза и увидела угол чужого ворсистого ковра. Она была в доме у Алиде. Обои на стене пузырились, на стыках покосились и разошлись. Между ковром и обоями вилась тонкая паутина, в которой застряла мертвая муха. Зара подвинула пальцем ковер, под ним зашевелился паук. Она чуть было не пришлепнула паука ковром и не прикончила его, но вдруг вспомнила, что убить паука означало навлечь смерть собственной матери. Она поправила ковер.

Голове Зары стало легко после стрижки, казалось, что кожи коснулась весна, контрастируя с глухой, закрывающей шею фланелевой ночной рубашкой. Носки, пропитанные спиртом, которые прошлым вечером неприятно холодили ноги, теперь стали теплыми, запах мыла еще ощущался в носу. Зара улыбнулась. Из-за занавески проглядывал солнечный луч, и занавеска была именно такой, какой она ее себе представляла. Ей постелили на диване в передней. Задняя комната была так наполнена травами и овощами, разложенными для просушки, что в ней не оставалось места, чтобы лечь. Пол, кровати, полки и столы были накрыты газетами и сверху заполнены календулой, полевым хвощом, мятой, тысячелистником и тмином. На стенах висели мешки с нарезанными ломтиками сушеных яблок и с сухарями из черного хлеба. Маленькие столики перед окном были заставлены выдерживающимися на солнечном свету настойками. Одна из банок как будто бы бродила, Зара невольно отвернулась.

Воздух в этой комнате был настолько тяжелым, что в ней вряд ли удалось бы заснуть. Алиде постелила себе на половике перед дверью в заднюю комнату, осторожно сдвинув овощи и освободив на полу для себя пустое местечко. Хотя Зара предлагала лечь там, говоря, что это место больше подойдет ей, Алиде не согласилась, вероятно, боясь, что та будет во сне ворочаться и помнет травы. Запах лекарств чувствовался даже в передней комнатке, но не сильно. Там было несколько пустых банок и на гвоздях возле печи висело несколько сеток чеснока. К радиотумбе были прислонены подушки. Кружева замусоленных белых наволочек пожелтели, но сами подушки белели в сумрачной комнате. Перед тем как пойти спать, Зара тайком посмотрела на них. На каждой были вышиты именные знаки, ни на одной подушке не было одних и тех же.

Дверь в кухню, где доваривались свиные ушки, была закрыта, но радио работало так громко, что слышалось в комнатке Зары. По радио рассказывали, как год назад упала Варшавская радиомачта. «Это самое высокое сооружение всех времен достигало в высоту шестьсот двадцать девять метров». Зара подскочила в постели. Сердце у нее забилось.

— Алиде?

Не получив ответа, Зара выглянула в окно, ожидая увидеть там черную «Волгу» или «BMW». Но во дворе не оказалось ничего необычного. Она напрягла слух, чтобы уловить что-то настораживающее, но слышала лишь шум своей крови, радио, тиканье часов и еще скрип досок пола, когда она стала красться к кухонной двери. Не сидят ли там за столом Паша и Лаврентий и преспокойно пьют чай? Поджидают ли они ее? Это как раз в их духе, дать ей спокойно проснуться и прийти на кухню, ничего не подозревая. Разве это не было бы, по их мнению, чертовски блестящим ходом? Они бы сидели, опираясь на край стола, курили и перелистывали газеты. И ехидно заулыбались бы, как только Зара войдет в кухню. Алиде заставили бы сидеть тихо между ними, старую женщину, слезящиеся глаза которой были бы расширены от страха. Хотя и трудно было представить Алиде с таким выражением лица. Зара открыла дверь. Она поддалась с трудом, издавая скрип. К счастью, кухня оказалась пустой. Никаких следов Паши и Лаврентия. На столе лежала тетрадь Алиде с рецептами, раскрытая газета и несколько бумажных крон. Кастрюля со свиными ушками кипела, исходя паром. Пол перед тазом для умывания был мокрым, сам тазик пустым, так же как ванна, которая была доверху наполнена ведрами и ушатами. Алиде нигде не было видно. Вдруг входная дверь скрипнула и девушка замерла, глядя на нее. Не они ли пришли?

Вошла Алиде.

— Здравствуй, Зара. Удалось, наверно, поспать всласть.

Алиде поставила на пол ведро с водой.

— Что это такое? Что ты сделала с волосами?

Зара села за стол и тряхнула головой. Щетина кололась, шею холодило.

Рядом с сахарницей лежали ножницы. Она схватила их и начала состригать ногти. На клеенку падали обрезки ногтей, будто красноватые половинки луны.