Любовники в заснеженном саду - Виктория Платова

— В качестве мальчика для битья? — хмыкнул Никита,холодея внутри от столь непритязательной железобетонной философии.

— Не совсем…

Но получить исчерпывающую информацию о своей дальнейшейсудьбе Никите так и не удалось: вернулся Корабельникоff. И Никиту сразу женакрыло ударной волной душной и отчаянной Корабельникоffской страсти. «Эдак тысовсем умом тронешься, — меланхолично подумал Никита, — всю своюимперию продашь за бесценок, за один только чих этой суки, за одну-единственнуюничего не значащую улыбку»… Больше всего ему хотелось сейчас встряхнутьхозяина, а лучше — долбануть ему в солнечное сплетение, а еще лучше — ткнутьмордой в остывшие «чилес рессенос»… Но, по зрелому размышлению, все этобесполезно.

Свои мозги не вложишь. И свои глаза не вставишь.

Корабельникоff с Никитой просидели в кабаке еще добрых двачаса, ожидая, пока Марина-Лотойя-Мануэла исчерпает свой немудреный репертуар,после чего Корабельникоff вызвался проводить псевдо-бразильскую диву домой.Дива, тряхнув медным водопадом волос, предложение приняла, иначе и быть не могло.

Жила она у черта на рогах, на проспекте Большевиков, впанельной девятиэтажной халупе, от которой за версту несло обездоленнымибюджетниками и работягами, уволенными с Карбюраторного завода по сокращениюштатов. Никита остановил «Мерседес» у подъезда с покосившейся дверью и поставилпять баксов на то, что Корабельникоff поволочется в гости к Мариночке — натрадиционно-двусмысленную чашку кофе.

Через минуту стало ясно, что гипотетические пять баксовсделали Никите ручкой.

Мариночка вовсе не горела желанием принимать у себя дорогогогостя, и Оке Алексеевичу пришлось довольствоваться целомудренным поцелуем владонь. Дождавшись, пока дива скроется в подъезде, он запрокинул голову вверх,к темному ноздреватому небу и неожиданно заорал:

— Эге-гей!

От мальчишеской полноты чувств, скорее всего.

— Что скажешь? — спросил Kopaбeльникoff у Никиты,падая на сиденье. А что тут скажешь?

— Красивая, — промычал Никита послеверноподданнической паузы.

— Дурак ты, — беззлобно поправил егохозяин. — Не красивая, а любимая… Любимая… На «вы» и шепотом… Травой передней стелись. Ты понял?

— Чего уж не понять…

Kopaбeльникoff сверкнул глазами, и Никита подумал было, чтоследующим будет тезис из серии «и не вздумай флиртовать, а то по стенкеразмажу». Но ничего подобного не произошло. Почему — Никита понял чуть позже.Дело заключалось в любви. Любви поздней, всепоглощающей и потому не оставляющейместа не только для ревности, но и для всего остального. Кости раздроблены,диафрагма раздавлена, сердце — в хлам…

Как-то ты будешь со всем этим жить, Ока Алексеевич?

* * *

…Свадьбу сыграли в июне.

После свадьбы было венчание в Андреевском соборе и свадебноепутешествие, растянувшееся на две недели. Никаких переговоров, никаких ежовыхрукавиц для сотрудников, никакого хлыста для производства — словом, ничеготого, что составляло самую суть жизни пивного барона. Все это с успехомзаменили праздная Венеция, крикливый Рим и великие флорентийцы, осмотренныемимоходом, между образцово-показательными глубокими поцелуями. Наплевать надела — этот случай сам по себе был беспрецедентным, учитывая масштабКорабельникоffской империи и масштаб личности самого Оки Алексеевича. Впрочем,Никита подозревал, что с масштабом дело обстоит вовсе не так радужно. ВлюбленныйКорабельникоff после встречи с кабацкой бестией стремительно уменьшался вразмерах. Теперь он вполне мог поместиться под пломбой Мариночкиного резца —так во всяком случае казалось Никите,

Ручной, совсем ручной — не бойцовый стафф, каким был совсемнедавно, а жалкий пуделек. Карликовый пинчер. Тойтерьер. Болонка… Надо же,дерьмо какое.

Сама свадьба тоже оставила больше вопросов, чем ответов.

То есть прошла она на высоте, как и положено свадьбевлиятельного человека — с целыми составами подарков, с морем цветов иэскадроном изо всех сил радую??ихся Корабельникоffских друзей и подчиненных.

Не радовались только родственники певички.

По той простой причине, что их не было. Не было совсем.Нельзя же в самом деле считать родственниками пятерых латиносов из «AmazonianBlue». А кроме латиносов, коллективно откликающихся на имя Хуан-Гарсиа, —на церемонии со стороны невесты не присутствовал никто. С тем же успехомМарина-Лотойя-Мануэла могла пригласить раввина из синагоги или белоголовогосипа из зоопарка — степень родства была примерно одинаковой.

Но Корабельникоff проглотил и латиносов, несмотря на то чтоот них крепко несло немытыми волосами и марихуаной. А крикливые, не первойсвежести пончо вступили в явную конфронтацию со смокингами и вечерними платьямигостей.

Да что там латиносы — у Мариночки даже завалящей подружки неоказалось! Ее роль со скрипом исполнила Корабельникоffская же секретарша НоннаБагратионовна. А Никиту, совершенно неожиданно для него самого, Корабельникоffназначил шафером.

Прежде чем расписаться в акте торжественной регистрации,Никита бросил взгляд на подпись Марины Вячеславовны Палий, ныне МариныВячеславовны Корабельниковой. И увидел то, что и должен был увидеть: твердыйстарательный почерк, даже излишне старательный. Буквы прописаны все до единой,ни одна не позабыта:

М. ПАЛИЙ (КОРАБЕЛЬНИКОВА).

Вот черт, ей и приноравливаться к новой фамилии не пришлось,в каждом штрихе — одинаковая, заученная надменность, тренировалась она, чтоли?… И снова к Никите вернулось ощущение смертельной опасности, нависшей надхозяином, — теперь оно исходило от совершенно безобидного глянцевоголиста: что-то здесь не так, совсем не так, совсем…

Это ощущение не оставляло его и во время попойки, устроеннойКорабельникоffым в честь молодой жены. Попойка, как и следовало ожидать,проходила во все том же, навязшем в зубах и очумевшем от подобной чести«Amazonian Blue». Ради этого мероприятия хозяевам даже пришлось отступить отправил: место латиносов на эстрадке занял джаз-банд с широкополым, черно-белымретро-репертуаром. Черно-белым, именно таким, какой Никита и любил. Упорделался на регтайм и блюзовые композиции — словом, на все то, что так нравитсяностальгирующим по голоштанной юности любимцам фортуны. И Никите стало ясно,что рано или поздно Kopaбeльникoff перекупит кабак, сожрет с потрохами, да ещеи мемориальную табличку повесит на входе: «На колени, уроды! Здесь я впервыевстретился со своей обожаемой женушкой…».

В самый разгар застолья Мариночка оказалась рядом с Никитой— вовсе не случайно, он это понимал, он видел, что круг, в центре которого оннаходился, все время сужается. Что-что, а расставлять силки новобрачная умела,и это касалось не только Корабельникоffа, но и жизни вообще. А Никита былосколком жизни, а значит, правила охоты распространялись и на него. Впрочем,ничего другого Мариночке не оставалась — радость гостей выглядела фальшивой, иЛотойе-Мануэле (выскочке, парвенюшке, приблудной девке) заранее не прощалилакомый кусок, который удалось отхватить…