Наверно, я еще маленький - Анастасия Петрова

Я босиком кинулся к маме, схватил конверт и распечатал. В нем была открытка с фотографией большого пушистого кота и надписью «Кому уже сто лет в обед, тот может скушать сто котлет! Паша».

Я нахмурился, а потом мне вдруг стало ужасно смешно. Я снял трубку, вспомнил номер телефона, набрал Пашу.

– Отличная надпись, приятель.

– Нет проблем, приятель.

И мы оба расхохотались.

Я не цельный человек. Я бесцельный человек. Мой друг Паша говорит, что цельный человек не завидует другому. Ну а я завидую. Я умираю от зависти, потому что наш одноклассник Косточкин выиграл на конкурсе чтецов, ему аплодировал весь класс и сам директор собирался вручить диплом. Классная руководительница велела всем за Косточкина радоваться, и все радовались, а я был совершенно не рад. Я был не рад, и я этого не скрывал.

– Как ты можешь? Он же наш друг! А ты даже не участвовал в конкурсе! – отчитывал меня Паша.

Мы сидели на подоконнике на лестничной площадке и пережидали большую перемену.

– Конечно, я не участвовал, я даже стихи не люблю. Но зато ты бы мог победить, ты лучше! Это несправедливо. Ты больше заслужил!

– Нельзя так говорить!

– Неужели ты ни капли не завидуешь?

– Конечно, нет! Зависть очень плохое чувство.

– Почему? Оно абсолютно нормальное. Я ведь не желаю Косточкину ничего плохого. Просто я бы хотел, чтобы на его месте был ты. Или я… ну, если бы это был какой-нибудь другой конкурс.

– Вот видишь! Ты хочешь отобрать у него и забрать себе. Это плохо!

– Да не хочу я ничего забирать, я просто говорю, что… зависть – нормальное чувство. Спорим, никто из наших за Косточкина не рад?

– Не буду я спорить о таких вещах. Я вообще не понимаю, как можно завидовать!

– Все понимают, как можно завидовать. Это так же естественно как спать и есть.

– Ну все. Хватит. У тебя что – приятные чувства зависть вызывает?

– Ага! Значит, ты все-таки понимаешь, что это такое.

Тут на лестничной площадке появился довольный Косточкин с коробкой конфет под мышкой. Помимо того что он выиграл конкурс, он бесил еще и тем, что был красавчиком и нравился всем девчонкам.

– Косточки мне перемываете? – задорно спросил он.

– Ну что ты… – Паша покраснел.

– Конечно перемываем. Гад такой! Всех обошел!

Паша двинул мне ногой по ноге. А Косточкин внимательно на нас посмотрел и протянул конфеты:

– Угощайтесь!

Мы взяли по конфете, и он помчался наверх. А Паша опять стал занудствовать. Он меня своей щедростью, благородством и добротой когда-нибудь доконает, честное слово.

Перемена закончилась, мы дожевали конфеты с бутербродами и отправились в класс. Урок проходил как всегда, хотя Карина Атаян, соседка Косточкина по парте, отсела от него.

– Видишь, от него даже девчонка отсела. Завидует. А на вручении его просто помидорами закидают, – шепнул я Паше.

После последнего урока я с трудом подавил в себе желание уйти домой и вместе со своим другом-добряком нога за ногу поплелся в малый зал на вручение Косточкину диплома. У нас в школе два зала: актовый – большой – и малый зал, куда больше сорока человек не помещается.

Мы устроились в первом ряду, в красных бархатных креслах, как в театре, и стали ждать. Надо же, первыми пришли.

Вдруг в зал заглянул завуч:

– Мальчики, здравствуйте! Вы передайте Марине Станиславовне, что я на вручение прийти не смогу. И директор тоже. Мы должны ехать на важную встречу. Учительница литературы вручит диплом.

Дверь захлопнулась.

– Надо же. И директор ему завидует! – усмехнулся я.

Прошло минут десять. В дверях появилась наша Марина Станиславовна.

– А где все ребята? – удивилась она.

– Еще не пришли. Но приходил Алексей Иванович, он сказал, они с директором не смогут быть, поэтому диплом вручит Инна Арнольдовна.

– Инна Арнольдовна?! Да как же это? Она же… на больничном! – Марина Станиславовна схватилась за голову.

– Спорим, она не на больничном, а тоже завидует Косточкину, – развеселился я. – Он сегодня прямо у всех как… кость в горле!

– Хватит ехидничать, – оборвал меня Паша.

Марина Станиславовна побежала искать ребят, и тут в дверях возник сам Косточкин.

– А где все? – спросил он, окинув взглядом пустой зал.

– Еще не подошли, – Паша попытался успокоить друга.

– То есть… никто не пришел, – Косточкин обреченно смотрел в пол и нелепо похлопывал себя ладонями по бокам.

Мне вдруг стало ужасно обидно за Косточкина, и я неимоверно на всех разозлился. В тот момент я отчетливо осознал, что, какие бы чувства у меня ни вызывал чужой успех, другие чувства, те, что возникают, когда кому-то плохо, просто невыносимы.

– Слушай, а диплом-то ведь уже у тебя? Это же всего лишь торжественная церемония. Типа показуха. Но диплом ведь у тебя? – гениальная идея озарила меня внезапно.

– Ну да, – с досадой ответил Косточкин.

– Давай его сюда и полезай на сцену.

– Ты что? Зачем? – Паша разволновался.

– Сейчас все будет супер. Никому не волноваться.

Косточкин отдал мне диплом, поднялся на сцену, я поднялся за ним и встал у микрофона, включил звук.

– А теперь я от лица всей школы, как самый главный завистник, даже хуже директора, вручаю тебе этот диплом, потому что ты победил в конкурсе чтецов! Аплодисменты!

Косточкин рассмеялся, Паша вяло похлопал, и вдруг в зал ворвались наши одноклассники с Мариной Станиславовной. Они замерли, глядя на сцену.

– Повторяю для тех, кто опоздал на церемонию, что Артуру Косточкину от имени всей школы вручается диплом за первое место в конкурсе чтецов! – объявил я, предчувствуя, как будет ругаться учительница.

Но вместо этого она зааплодировала, и вслед за ней зааплодировал весь наш класс, кто – поневоле, а кто-то, может, и от души. Все были рады, что церемония прошла так быстро и весело, не то что с нудными речами завуча и директора. А я был по-настоящему рад, что Косточкин получил свой диплом из рук достойнейшего завистника.

Однажды моему дедушке вырвали все зубы. Ну, он стал старым, зубы расшатались, ему было больно есть и все такое. В общем, он долго терпел, а потом пошел к врачу да и попросил вырвать ему все зубы и сделать вставную челюсть. В конце концов, почти все старые люди ходят со вставной челюстью. Паша говорит, что даже у его мамы вставная челюсть, хотя его мама не такая уж и старая – ей лет тридцать-пятьдесят. Паша говорит, иногда по вечерам он с мамой и с бабушкой смотрит телевизор, садится между ними на диван, а они обе снимают зубы и кладут в чашки с водой… Паша говорит, это не очень круто. Ну да ладно.