Сельва умеет ждать - Лев Вершинин

К главе совета обращаются по должности. Не возбранено использовать псевдо «Имам», избранное Председателем при инаугурации. Но, произнося давно забытое прозвище, не кличку даже, а уличное погоняло, старик только что прилюдно оскорбил Шамиля Аслановича.

Промолчать означало бы окончательно потерять лицо.

— Объяснитесь, Шалун, — сдержанно потребовал господин Салманов.

— Нет, это ты, Умка, объясни, — с пергаментных губ спрыгнул на стол нехороший смешок. — Объясни пацанам, кто сидит кумом на беспределе. Кому Хозяин выдал ксиву на мокруху. Или ты держишь свой молодняк за лохов?

Он блефует, подумал Шамиль Асланович, он не может знать этого. Никто не может, кроме меня.

— Или сам не знаешь? Тогда скажу я.

Пауза. И негромкое:

— Тахви.

Трубка Шейлока, выскользнув из взмокших пальцев, раскололась о паркет. Поза Ходока изобразила намек на некоторую степень сомнения. У Племяша безыскусно отвисла челюсть. А Прокоп, и без того достаточно унасекомленный, глубже втянул голову в плечи, словно уже стоял у стены, глаза в глаза с расстрельной командой.

Сердце господина Салманова замерло. Постояло. И снова заработало, медленно и гулко.

— Он умер, Шалун, — мягко произнес Лорд. — Вы понимаете? Он давно умер. В тюрьме. Об этом писали газеты.

— А я от шефа Винницкого централа слышал, — подтвердил Ходок. — Четыре года назад. На рауте у пресс-атташе Барановского, мир его праху.

Участливо вздохнув, зашевелился Племяш. Он крепко уважал аксакала и готов был порекомендовать тому прелестное заведение, где девочки в два счета вылечат кого угодно от чего хошь, а не то что от какого-то там склероза. Он даже почти сформулировал эту великолепную мысль.

Но высказать не успел.

Старик вытряхнул из рукава глянцевую пластинку и жестом заправского крупье метнул ее через стол.

— Смотри, Умка!

Всматриваться не было нужды. Такая же стереокарточка хранилась в личном сейфе господина Салманова, и еще миг тому Шамиль Асланович дал бы руку на отсечение, что существует она в единственном экземпляре. А теперь ему оставалось только не опускать взгляда.

— Зна-аешь, — констатировал старец. — Но молчишь. Хитрый Умка, мудрый. Сам себя Умка перемудрил…

Лорд, поколебавшись, протянул руку к карточке. Взял. Близоруко щурясь, присмотрелся. Затем вспомнил о пенсне. Водрузил его на переносицу. Долго вглядывался, хмурясь и вульгарно пожевывая нижнюю губу. И наконец, покачав головой, передал Шейлоку. Стереокарточка пошла по кругу. Изображение было темноватым, но четким. Кирпичная стена. А на ее фоне — Валери Барановский, пресс-атташе господина Буделяна-Быдляну и голосистый соловей Компании, по официальной версии бесследно сгинувший в мае при столкновении служебного аэроджипа со стаей перелетных гусей.

На коленях. Бородка всклокочена. В глазах слезы.

Что и понятно. Потому что подбористый крепыш с нитеподобными серебряными усиками уже воткнул ему в ухо револьверное дуло, улыбаясь при этом светло и печально, как и должно человеку, исполняющему тяжкий, но от того не менее святой долг…

По мере просмотра директорат покрывался испариной. Зеленел. Глотал кардиостим.

— Это монтаж? — робко спросил Ходок.

— Это пиздец, — выдохнул Племяш.

— Это Тахви, — подытожил Шейлок. — Я видел его. В Арцизе, в пятьдесят первом…

Общее потрясение давало господину Салманову крохотную фору. А он сейчас мог лишь не моргать, глядя в ледяные стариковские глаза. И думать: что еще известно этой чертовой мумии?

— Что, мальчики, плохо, когда кумовья борзеют? — Шалун не притворялся, ему действительно было весело. — Вот оно как бывает, ежели Хозяин осерчает. Он ведь, Хозяин-то, с кем хочет, с тем и пьет. Вчера с нашим Умкой чаи гонял, а нынче с господами Смирновыми ручкается…

Долю секунды взгляд Председателя панически метался по гобеленам. Но, судя по лицам, из членов совета сориентировались разве что Лорд и Шейлок.

Напористая, круто набирающая обороты «ССХ, Лтд» давно уже наступает Компании на пятки. До сих пор усилиями консультантов-внештатников попытки господ Смирновых сдружиться с лох-ллевенским Дедом гасились на корню. Но если капризный затворник решит сменить круг общения, «концепцию Салманова» можно смело сдавать в утиль. Вместе с автором.

— Тебя, Умка, когда в последний раз звали? — Мумия шалила вовсю. — В марте? А сколько раз за эти полгодика Юрка Смирнов аудиенцию имел, а? Могу сказать. А могу и показать. Желаешь?

— Не надо, — сквозь зубы выцедил господин Салманов.

В этот миг он хотел одного: собственноручно и очень медленно удавить поганого старикашку. Под сводами черепа, хрустко ударяясь в виски, билось: если Шалун знает и о Принце, тогда — все. Отставкой не отделаться…

— А не надо, так и не надо, — неожиданно миролюбиво согласился старец, прибирая со стола стереокарточку. — Видишь, Умка, не только у твоих шестерок хитрые пуговицы имеются…

Он откинулся на спинку кресла, взглянул на циферблат напольных «Павла и Буре» и удовлетворенно прикрыл глаза. Слабая улыбка застыла на сухих, лиловато-серых губах.

Почти пятнадцать лет он ждал часа, и вот — случилось.

Умке, ничтожеству и выскочке, конец.

Потому что зарвался. Как Жирный Балух в пятидесятом, когда вся эта пацанва еще шестерила на подхвате…

Слово Шалуна, подкрепленное семью сотнями отборных стволов при бронетехнике и дюжине вертушек, в те дни стоило дорого; не зря же Отцы-Основатели сочли возможным гарантировать Шалуну кресло в совете директоров совсем еще юной Компании.

На размышление дали час. Хватило пяти минут.

Год спустя Жирный был на эшафоте, а он — в ложе для почетных гостей.

Когда же пятнадцать лет назад, вопреки завещанию уходившего на покой Председателя Энгерта, Шалуна не избрали главой совета, он запретил себе драться за наследство. Зачем? Фарт не любит умок. Судьба рано или поздно наказывает наглый молодняк, забывший понятия…

И сейчас, следя сквозь прищур за ненавистным Умкой, старец парил в небесах. Он дождался. Он сделал все, чтобы судьбе было легко расставлять точки. Остальное несущественно. Если детворе хватит ума востребовать его мудрость и опыт, он, Шалун, сумеет отмыть Компанию от дерьма. Если же нет, тоже не страшно. В восемьдесят человеку ни к чему лишние нагрузки.

Старик ловил кайф.

Шамиль же Асланович облегченно вздохнул.

О Принце не было сказано ни слова. И уже не будет.

— Шалун, у вас все? — Лорд опять у кормила. — Шалун? Молчание.

— Благодарю вас, уважаемый коллега, за информацию. Не желает ли господин первоприсутствующий объясниться по вновь открывшимся фактам?