В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк

Мы вновь повторили свои требования, и тогда он встал и в сопровождении нескольких своих главных воинов вместе с нами отправился к майору Липеру. Он попросил его выдать нам то, зачем мы пришли с правительственного склада — что было сделано очень быстро, — после чего мы покинули негостеприимную деревню, вполне удовлетворенные тем, что воины Катампи не были склонны поддерживать своего вождя в его враждебных намерениях по отношению к белым.

Для патрулирования и наблюдения за индейцами был оставлен небольшой отряд, а остальная часть нашей партии вернулась в деревню кэддо. Люди из «Верхнего» представительства остались под командованием капитана Ноулина, а капитан Браун с основными силами отправился по штату, чтобы охранять наиболее слабые и неспособные себя защитить от внезапных нападений поселения.

Уже совсем недалеко от деревни кэддо мы встретились с одним из достойных доверия местным жителем — он сообщил нам, что примерно в 20-ти милях отсюда, у Рок-Крик он видел очень большой индейский отряд. Судя по полученным сведениям о количестве этих воинов, капитан Браун счел разумным не начинать погони, а позаботиться о защите своего лагеря. У нас не было боеприпасов, и чтобы их добыть, было нужно, чтобы кто-то отправился в Белнап — он находился в 22-х милях — и я стал таким посланником. Отнюдь не самое приятное задание, отчасти из-за сильной жары, но в особенности по той причине, что все местные индейцы воспринимали рейнджеров только как врагов. Пока я был на подконтрольной территории и чувствовал, что совсем рядом стоят наши правительственные войска, я чувствовал себя в полной безопасности, но вне ее я уже не так был уверен, что со мной ничего не может случиться. До Белнапа оставалось проехать еще столько же, сколько я уже проехал, как вдруг у поворота дороги, я встретил около 16-ти воинов — они абсолютно никуда не торопились. Мгновенно, те, кто шли впереди, вскинули свои луки, но я решительно и смело продвигался вперед до тех пор, пока не приблизился к ним на бросок копья, а когда один из них сделал мне знак остановиться, я так сразу же и поступил. Четверо из них попытались увязаться за мной, но, увидев, что они натягивают свои луки, я решил не давать им шанса обойти меня, и в ту же секунду я пришпорил свою лошадь и сделал так, чтобы мою спину прикрыло гигантское дерево.

Они никак не могли понять меня, но когда я вытащил свой пистолет из пояса и сказал им на мексиканском — «parreti, amigos!»[7], они тотчас остановились, засмеялись и повернулись к своему вождю, словно ожидая его приказаний. Их вождь, которого звали Пласидо, и который впоследствии стал моим лучшим другом, похоже, с подозрением отнесся ко мне. Оглядывая меня с головы до ног, он задал мне несколько вопросов на своем языке, но я сказал ему, что не понимаю его, но, тем не менее, он еще долго говорил на индейском, а потом, казалось, видя меня насквозь, сказал:

— Я очень хорошо знаю, что я говорю, и вы должны это понять.

Тогда я сказал по-мексикански — «no entiende» — «я не понимаю». Он некоторое время смотрел на меня, а потом спросил мое имя — он говорил на мексиканском — и я назвал ему свое имя. Затем он обвинил меня в том, что я был техасцем и его врагом. Я прекрасно его понял — и его глаза вспыхнули от гнева, когда я нарочито пристально осмотрел его с головы до ног. Я уже никак не мог понять, прошел ли я его экзамен или нет. Я был окружен дикарями, они, похоже, решили узнать обо мне все, и в то же время нехватка способов нормально поговорить еще больше осложнила ситуацию, поскольку они уже начали проявлять явные признаки враждебности. Они немного посовещались на своем языке, после чего вождь снова поинтересовался моим именем — по-мексикански. Я снова удовлетворил его желание, но это, очевидно, было не то, что он хотел знать, и, немного поколебавшись, словно пытаясь вспомнить некое забытое слово, он спросил:

— Donde vienne usted? («Откуда вы?»)

Без всяких колебаний я ответил:

— Из Форт-Арбэкль.

— Por donde vamos? («Куда направляетесь?»), — продолжал он.

— В Форт-Белнап, — отвечал я ответ.

— Que quiere alla?[8] — настаивал он.

Я сказал ему, что у меня есть «большое письмо» для капитана Томпсона от капитана Пламмера, и что я солдат Соединенных Штатов, а не техасец, и что я всегда буду хорошо относиться к ним, пока они будут также дружелюбны к солдатам Соединенных Штатов — и все это самым серьезным тоном, и мой смиренный язык произвел на них некоторое впечатление, ибо, указывая на мой револьвер, он выражал свое желание, чтобы тот вернулся в свою кобуру. Я указал на их луки, тем самым говоря, что хочу, чтобы они вернулись в свои колчаны.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись, а затем спрятали свои луки, а я, в свою очередь, так же спрятал свой револьвер.

Выразив свою огромную любовь к солдатам Соединенных Штатов и страстную ненависть ко всем техасцам, они пожелали мне «Adios» и поскакали прочь, но не забыв перед этим дружески пошутить над аллюром моей лошади.

Я смотрел им вслед до тех пор, пока они не исчезли, а затем продолжил свое путешествие. Я благополучно добрался до места, и вместе со своими гружеными боеприпасами повозками отправился назад.

На обратном пути, проезжая мимо индейского лагеря я услышал чьи-то пронзительные крики, а поскольку было довольно темно, я подошел как можно ближе, чтобы узнать, кто является их источником. Очень осторожно ведя свою лошадь по мягкому грунту, я на 150 ярдов приблизился к большому костру — крики исходили, как мне почудилось, прямо из него — но тут я увидел около сорока воинов — они стояли вокруг дерева, к которому был привязан какой-то человек. Судя по его внешности, я думаю, что это был команч, а его палачи испытывали на прочность его мужественность, изо всех сил избивая его сделанной из влажной шкуры плетью. Несчастный мучился невероятно, потрескивающий своими поленьями костер был расположен так, чтобы его жар обволакивал и пек его искромсанную спину. В тот момент, когда я его видел, он уже был совершенно измотан и уже не мог никак проявить своего врожденного индейского стоицизма. Возможно, он и умер той же ночью. Те, кто таким образом наказывали его, были чрезвычайно серьезными и тихими, в течение всего того недолгого времени, что я наблюдал за ними, никто из них не двигался, только тот, кто орудовал плетью.

Пострадавший, вероятно, зашел слишком далеко в свойственном команчам развлечении, а конкретно — конокрадстве — и в результате попал в руки филистимлян, которые, хотя и сами тоже не были идеальны, были полны решимости убедить этого беднягу в том, что он совершил величайшее преступление. Опасаясь, будучи замеченным, стать больше чем незаинтересованным свидетелем этой сцены, и не испытывая никакого желания помочь связанному узнику до конца сыграть предназначенную ему особую роль, я ушел оттуда так же тихо, как я и пришел туда, а потом галопом помчался в свой лагерь. Жителям цивилизованной страны будет трудно поверить, что я был свидетелем этой сцены в трех милях от поста, а его главными актерами были делавары, которые уже в течение многих лет находились под контролем властей Соединенных Штатов, — и, хотя это и грустно, но, тем не менее, это чистая правда.