Пингвин Тамино - Кристиан Берг

— Не могли бы вы мне сказать, глубокоуважаемый господин Гомес, что вы имеете в виду, когда говорите, что любовь — это музыка?

— Могу, — ответил верблюд и с величественным видом опустился на землю. — Музыка — это самое прекрасное, что есть на свете. Ничто так не волнует душу и не радует сердце, как музыка. И даже если начнется извержение вулкана и лава зальет весь остров, и даже если все люди передерутся в своих войнах, и даже если нам станет грустно, или мы заболеем, или потеряем кого-то, кто нам очень дорог, и даже если все провалится в тартарары — все равно музыка окажется сильнее всех бед. Потому что ее нельзя разрушить, ее нельзя присвоить, ее нельзя запереть или посадить в тюрьму. Она существует сама по себе. Существует всегда и везде. Но особенно ее много в Милане.

— О, Милаааан… — пропел напоследок верблюд, и взгляд его затуманился от нахлынувших чувств.

— Милан? А где это — Милан? — поспешил спросить пингвин, видя, что верблюд, кажется, снова собирается перейти к пению.

Хосе Гомес Фернандо Луис Диего Хоакин де Ланселот лукаво посмотрел на дотошного пингвина. Ему нравился этот новый знакомец, который с таким интересом слушал его объяснения про музыку.

— Милан, Тамино, находится в Италии, — сказал он, расплываясь в мечтательной улыбке. — А Италия… О bella Italia! — пропел верблюд, но тут же спохватился: — Да, так вот… Милан находится в Италии, а Италия, соответственно, в Европе.

«Европа! — мелькнуло у Тамино в голове. — Ведь Фредерик с Фредерико тоже говорили о Европе. Они сказали, что любовь нужно искать в Европе! Точно! Значит, я на правильном пути, раз и верблюд говорит то же самое. Только нужно у него как следует разузнать, где в этом Милане искать любовь».

— А когда я доберусь до Милана, то куда мне там идти? — спросил Тамино и незаметно взялся за кончик шарфа, чтобы верблюд не удрал от него в самый ответственный момент.

— Сейчас я тебе всё объясню. Это очень просто, — радостно ответил верблюд. — В Милане есть один такой большой дом, называется «Опера» или еще «Оперный театр". И вот представь себе, Тамино, в этом доме люди целый день поют. И утром, и днем, и вечером. И как ты думаешь, о чем они поют? О любви!

В этом месте верблюд вдруг всхлипнул и залился горючими слезами. Он плакал и плакал, и слезы толстыми каплями падали на горячую землю. Тамино совершенно растерялся.

— Господин Хосе! Что с вами? — спросил он, теребя белый шарфик в зеленый горошек, который уже весь промок от верблюжьих слез.

— Ах, Тамино! — продолжая отчаянно рыдать, ответил верблюд. — Ах, Тамино! Если бы ты только знал, как мне хотелось бы пойти с тобой! Всю свою жизнь я мечтаю о том, чтобы хоть разочек выступить в Миланской опере. Я даже написал как-то директору. А он… А он… — Тут верблюд уже заплакал навзрыд.

— Ну не надо, господин Хосе, не надо, не плачьте, — попытался утешить несчастного верблюда Тамино. — Бог с ним, с директором…

— Знаешь, что он мне ответил, этот директор? — продолжал верблюд. — Он ответил, что они верблюдов, видите ли, не берут! Правда, он написал еще, что я должен постоянно работать над собой. Не исключено, что они откроют в Каире филиал Миланской оперы для верблюдов, и тогда он обязательно свяжется со мной. А чтобы я пока не расстраивался, он прислал мне в подарок вот этот белый шарфик в зеленый горошек. Потому что все оперные певцы носят шарфики. Горло берегут. Вот и я теперь берегу… И работаю над собой…

— Ну вот видите, господин Гомес! — бодрым голосом сказал Тамино. — Раз у вас уже есть шарфик, как у всех оперных певцов, значит, вы рано или поздно обязательно будете выступать. Я в этом абсолютно уверен. Как уверен и в том, что рано или поздно найду принцессу Нануму и помогу ей вернуться домой. Да, кстати, а как мне все-таки добраться до Милана? — Тамино ловко свернул разговор на интересовавшую его тему.

— Есть у меня тут старинный приятель, Октопусом зовут. Вот он тебя и доставит прямо по назначению. Пойдем, я тебя с ним познакомлю.

С этими словами Хосе Гомес Фернандо Луис Диего Хоакин де Ланселот поправил свой белый шарфик в зеленый горошек, который уже успел подсохнуть на ветру, развернулся и неспешно двинулся в сторону моря. За ним вприпрыжку поспешал пингвин, придерживая крылом свою красную шапочку, которая то и дело норовила слететь на ходу.

Дорога оказалась не из легких. Одни вулканы чего стоили: пока наверх залезешь, пока вниз… Вспотели друзья изрядно, но все же добрались до побережья Атлантического океана.

— Ну и где же ваш Октопус? — спросил Тамино, которому не терпелось поскорее добраться до Италии. От волнения он даже не мог стоять спокойно и все переминался с лапы на лапу.

— Рано или поздно появится, никуда не денется, — попытался успокоить маленького пингвина верблюд в горошистом шарфике.

— Что значит «рано или поздно»? — разгорячился Тамино. — Я так не играю! Что мне тут, до скончания века торчать? Мне в Италию нужно! Причем немедленно!

— И чего ты так торопишься? Что не сделаешь сегодня, всегда можно сделать завтра, — безмятежно изрек верблюд. — Никуда твоя любовь не убежит!

Тамино смирился и перестал топтаться, чтобы не раздражать верблюда. Внутренне же он, конечно, все равно никак не мог успокоиться. Ему казалось, они стоят тут уже целую вечность. И вот наконец из воды вынырнула голова — это явился Октопус собственной персоной, оказавшийся при ближайшем рассмотрении довольно крупным осьминогом.

— Ола, Хосе! — радостно пробулькал он, увидев своего приятеля.

— Ола, ола, мой дорогой Октопус! — ответил шарфиковый верблюд. — Ты очень кстати. Мы тебя тут уже давно поджидаем. У меня к тебе есть одна просьба, надеюсь, она тебя не слишком обременит.

— Что ты такое говоришь — «обременит»! Если друг просит, о чем может быть разговор! Говори, чем я могу тебе помочь? Всё сделаю для тебя! Только не проси меня выйти на сушу и петь с тобой, а все остальное — пожалуйста!

— Нет, петь не будем, — рассмеялся Хосе Гомес Фернандо Луис Диего Хоакин де Ланселот. — Речь идет о маленьком путешествии.

— Путешествии? — переспросил Октопус.

— Да, путешествии, — повторил верблюд в горошистом шарфике. — Позволь тебе представить, мой друг Тамино. Ему нужно срочно попасть в Италию.

— Очень срочно! — вставил Тамино, перебивая верблюда. — Это вопрос любви и смерти!

Октопус на секунду исчез под водой, чтобы набрать побольше воздуху, потом снова вынырнул и сказал:

— Ну, если это вопрос любви и смерти, тогда конечно. Для друга моего друга я готов на всё. Ныряй сюда и погребем в Италию. Если в нашем подводном царстве все будет тихо-мирно, за неделю, я думаю, управимся.