Если он поддастся - Ханна Хауэлл

Олимпии пришлось прикусить язык, чтобы не спросить графа, почему он не ударил по жадным рукам, тянувшимся ко всему, чем он владел. Но Брент, очевидно, смирился с тем, что мать не только продала женщину, которую он любил, но вдобавок с самого начала обворовывала его, наживаясь на собственности, переданной ему в наследство. Увы, он вынужден был наблюдать, как его матушка, хладнокровная и бессердечная, вытворяла вещи совершенно недопустимые. Вероятно, он понимал, что должен вырвать младшую сестру из-под влияния матери, однако, как решила Олимпия, пьянство помогло ему забыть полную жестокости правду.

– Во всем этом очень много противоречивого, – тихо сказал Брент. – Очень много…

– Похоже, она довольно долго пила вашу кровь.

– Я думаю, она начала это делать еще до смерти моего отца. Такая мысль и раньше приходила мне в голову, но сейчас я уверен: мои слуги на самом деле были ее людьми, а не моими.

– Очень умно… – пробормотала Олимпия. – Наверняка она перетянула их на свою сторону еще несколько лет назад.

– Вы знаете, я сразу должен был это понять – еще тогда, когда обратил внимание на то, что некоторые записи в бухгалтерских книгах неправильные. Вероятно, деньги от доходов выводились на сторону в течение долгих лет. Однако, несмотря на то что мать сделала с Фейт, я не мог принять для себя как факт, что она обворовывала меня и остальных своих детей, которым отец раздал собственность в качестве наследства.

То, что она сделала с Фейт, еще как-то можно было объяснить. Но нельзя ни объяснить, ни простить того, что она обворовывала собственных детей.

– И тут мы снова возвращаемся к главному вопросу. Почему ваша мать продает Агату барону?

– Из-за денег, конечно. Из-за больших денег, я думаю. Зачем утруждать себя воровством по зернышку, когда можно сразу получить кучу денег, продав собственного ребенка? У меня возникла жуткая мысль, что она проделала то же самое с моими старшими сестрами, несомненно – при полном одобрении отца. Он тоже любил деньги, которых ему всегда не хватало… Хотя в остальном отец мало считался с желаниями матери.

– Ваши сестры несчастны в браке?

– И уже давно. Когда я был моложе, предпринял попытку кулаками вбить в их мужей представление о том, что надо быть верными и заботливыми, но из этого ничего не получилось. Мужья оправились и принялись за старое. А Мэри и Элис попросили меня больше не вмешиваться. С того времени обеим стало еще хуже.

– Вот ради меня вам не пришлось бы вмешиваться. Я бы таких мужей сама прибила и закопала, не успели бы возмутиться! – Олимпия улыбнулась в ответ на его смех. – В моей шутке только доля шутки. Вы ведь понимаете?

– О, я действительно понимаю вас.

– Существует же какой-то способ вытащить Агату из этой грязи. Она очаровательный ребенок, и я без содрогания не могу представить, как мерзкий Минден лапает ее.

– Вы очень добры, что так переживаете из-за моей сестры, но теперь мне известно о ее проблемах и я сам во всем разберусь. – Бренту показалось, что его заявление прозвучало довольно самонадеянно, поэтому он добавил: – Моя обязанность – заняться этим делом.

– Я пообещала ей помочь, поэтому тоже обязана поучаствовать в решении проблемы.

– Я уверен: Агата знает, что вы сделали все от вас зависящее. Мысль о том, что моя сестра всерьез рассчитывает на ваше участие в нашем семейном деле, просто абсурдна. – Едва сказав эти слова, Брент понял, что совершил грубейшую ошибку.

– Абсурд?.. Это вы про меня так говорите?

Готовый отступить под напором женщины в гневе, Брент почувствовал гордость за себя, когда все-таки устоял и не сдвинулся с места. По его мнению, мало кто из мужчин смог бы выдержать взгляд леди Олимпии. Да, конечно, она взяла на себя труд сообщить ему о той опасности, которая угрожала Агате, но все же он не мог позволить ей еще глубже погрузиться в это дело. Ведь его мать – женщина опасная.

– Вы не так поняли, – сказал граф. – Я имел в виду, что ваше желание вместе со мной вызволять Агату выглядит абсурдно.

Леди Олимпия поджала губы и сдвинула брови. Брент же сообразил, что его объяснение никуда не годилось. И все только усложнилось, когда она спросила:

– Разве не я доставила вам вести от вашей сестры?

– Конечно, вы, миледи. Однако теперь настала моя очередь помочь Агате. Это мой долг! Ведь я глава семьи.

– Но ваша мать обладает властью и даже имеет право опекать Агату. Вы хоть знаете, с кем она договорилась о том, чтобы оставить за собой такое право? Будут ли они обсуждать с вами эту тему? Я больше чем уверена: добиваясь их согласия распоряжаться жизнью и будущим Агаты, ваша мать сначала убедилась в том, что эти люди поверят всем чудовищным небылицам, которые она рассказала им о вас.

Брент скрестил руки на груди. Что ему по-настоящему хотелось сделать в данную минуту, так это ударить, ударить по чему-нибудь – и чтобы разбить костяшки пальцев до крови. Все, что говорила Олимпия, было правдой. Да, он, конечно, граф, но мать подкапывалась под его власть годами, с той самой минуты, как скончался отец. Впрочем, эта женщина когда-то с таким же успехом подкапывалась и под власть отца. Летиция Маллам всю жизнь возмущалась, что мужчины, которые ни на что не годятся – начиная с ее собственного отца! – властвуют в мире. Ей потребовались годы и годы на то, чтобы сосредоточить чудовищную власть в своих руках. И отобрать у нее хотя бы часть этой власти будет ой как нелегко.

Брент ничего не имел против сильных женщин. Граф понимал, что одна из таких особ стояла сейчас прямо перед ним, и находил ее не только сильной, но и весьма привлекательной. Сила же Олимпии заключалась в уме, уверенности в себе и в добром сердце – последнее она изо всех сил старалась скрыть, – а вот сила его матери заключалась в коварстве, потому что, владея чужими секретами, она использовала их, чтобы добиться желаемого. Вдобавок мать была хладнокровна и безжалостна и этим приводила окружающих в трепет. Увы, даже зная все это, он, Брент, не увидел опасности, которая грозила Фейт со стороны матери, и поэтому до сих пор мучился сознанием собственной вины – еще и из-за того, что пьянство и плотские утехи целиком захватили его в то время.

Отбросив мысли о матери, которые всегда вызывали у него чувство беспокойства и неловкости, Брент сосредоточил свое внимание на Олимпии. Она была ошеломляюще красива – прежде всего потому, что сама не осознавала этого. Ее блестящие черные волосы прекрасно контрастировали с белой чистой кожей и легким румянцем, а изящной лепке лица в форме сердечка позавидовал бы любой скульптор. Голубые же, обрамленные густыми ресницами и широко распахнутые глаза ярко сияли, и он даже предположил, что это сияние можно было различить издалека. Тонкие брови Олимпии вздымались высокими дугами, на подбородке намечалась маленькая ямочка, шея была изящной и длинной, а все тело казалось необычайно сильным и одновременно в высшей степени женственным – эти изящные линии невольно заставляли думать о долгих и полных наслаждения ночах. А руки у нее были очень красивые, с тонкими длинными пальцами, и еще – эти ее грациозные жесты…