Гусиный остров (сборник) - Станислав Романовский

Важная она.

Не идёт, а шествует и на Алёшины шаги головы не поворачивает.

Как бы узнать, не требуется ли ей помощь? А если требуется, то какая?

Можно спросить, да не поймёт она русского языка. И Алёша без переводчика не разберёт её разговор. Учёные пишут, что в вороньем языке не менее сорока слов. Столько слов запомнить нетрудно. Да где такой словарь взять? Где его продают? В каком магазине? Тут нужен словарь не простой, а музыкальный.

Шаг в шаг идут птица и человек.

Ворона на ходу голос подала – горловой, низкий, вкрадчивый такой звук.

Тут же с ближней сосны снялись две вороны и закружились над тропой.

Сперва их было две, а вскоре стало больше. Не сосчитать сколько.

Разгорелось над Алёшей клубящееся красное солнце. И погасло. Закрыли его вороны, заслонили, заклубились грохочущим чёрным столбом.

И такие громкие слова кричат, каких, может быть, ни один учёный не слыхивал. И не вошли они в словарь из сорока слов…

Каркают вороны. Пикируют на Алёшу. Обдают ветром крыльев. Налетают грудью. Готовы сбить человека наземь, а не дать в обиду птицу на тропе.

Повернулся Алёша, побежал, а вороны его преследуют, ещё громче кричат.

Да что же это делается-то?

Убежал Алёша в лес, мчался, не разбирая дороги, запнулся о корень, упал, не ушибся, отлежался.

Прислушался.

Тихо. Тише тихого.

Слышно: крадётся мимо лица по прошлогодним листьям землеройка. С хоботком. И вся она – млекопитающее! – не больше жука.

Чихнул Алёша – не стало землеройки.

И опять тишина.

Прилетел дятел, простукал старую сосну – сперва сверху донизу, потом снизу доверху, – выбрал рабочее место и принялся работать, как в кузнице. Между делом дятел из-за ствола выглядывал, сверху вниз смотрел на Алёшу, словно укорял его: «Чего лежать-то среди дня? Ты ещё ничего не сделал, а притомился. Я вот с утра до ночи лес лечу, а ты?»

Встал Алёша, отряхнулся, побрёл домой и выбрел на ту самую тропу, что спешит между лесом и полем.

Не туда попал человек, куда загадывал. По тропе ворона навстречу идёт.

Та самая.

Вперевалку движется. Приближается. Увеличивается в размерах. Говорит всем своим видом:

«Посторонись!»

Жутко стало Алёше.

«Посторонись!!»

Птицам назначено по небу летать, а не по земле путешествовать.

«Посторонись!!!»

А что будет, если змеи примутся по облакам порхать, а птицы в норы попрячутся?

Повернул Алёша в лес и побежал домой. На этот раз он зорко смотрел, чтобы не заплутаться и попасть на кордон, домой, к родителям, а не на воронью тропу.

У лошади обувь железная – подковы. В них она копыта не собьёт, не поранит. Но всё время ходить в железной обуви тяжело, и в тёплое время с лошади снимают подковы – расковывают её – и пускают босиком пастись в луга. Пусть она вся отдохнёт, и ноги у неё отдохнут тоже.

Обувают и разувают лошадей специальные люди – кузнецы, такие, как Славкин дедушка.

Дедушка разувал – расковывал лошадей, а шестилетний Славка смотрел на его работу.

По одному, а то и по двое большие мальчишки садились на разутых животных и угоняли их на волю – в ночное. Пусть пасутся, отдыхают, набираются сил.

Осталась одна лошадь – кроткий Бу́ско. Дедушка снял с него подковы, постелил ему на спину вместо седла фуфайку, посадил туда Славку и убрал руки.

Славка тут же вцепился в гриву, а дедушка сунул ему в пальцы сыромятный недоуздок и спросил:

– Не жёстко?

Славка посмотрел вниз, и сердце у него сжалось. Там на гусиной травке сидел верный пёс Тузик и печально смотрел вверх.

– Тузик! – позвал Славка. – Иди ко мне.

Тот слабо поелозил хвостом: как, мол, я на лошадь-то залезу?

Понимая, что Тузик прав, Славка виновато улыбнулся ему.

– Сейчас поедем, – сказал дедушка. – Я за Бураном схожу, за моим конём. Он где-то тут, за кузней…

Дедушка ушёл.

С Бускиной спины далеко просматривался мир: заливные луга в озёрах и тальника́х. Тальники́ подворачивали под ветер светлый испод листьев и струились вместе с нагретым воздухом.

По спине Буски ползали жёлтые мухи, и Славка хлестнул по ним недоуздком.

А Буско подумал: раз его стукают – надо ехать, и тотчас тронулся с места.

Славка успел заметить, что Тузик как ни в чём не бывало бежит впереди, оборачивается на Славку и без удивления спрашивает взглядом: «А побыстрее нельзя?»

Буско привёл Славку к реке, зашёл в воду и, опустив голову, стал пить.

Песчаное дно под губами лошади задымилось, и Славка забоялся, как бы Буско не выпил всю реку.

Всем собой Славка слышал, как пьёт лошадь и её тёплое тело благодарно подрагивает. Славка потянулся и погладил вытертое место на спине лошади, внизу Тузик понял ласковое настроение хозяина и радостно заколотил хвостом по песку.

Опять жёлтые мухи уселись на Бускину спину, и Славка несколько раз стегнул по ним недоуздком:

– Уходите отсюда, мухи!

А Буско опять подумал, что его понуждают двигаться, вступил в реку, сначала пошёл, а потом поплыл, шумно отдуваясь, распустив по воде гриву.

Мальчугана тряхнуло – Буско ступил на дно, вышел из реки, и вода громко стекала с него.

Он стоял на песке, напротив белой парусиновой палатки с оранжевой заплатой на боку.

Тут Славка увидел девочку.

Загорелая, она придерживала обеими руками белую войлочную шляпу с лохматыми краями и безбоязненно рассматривала всадника и тяжко дышащую лошадь.

– Это твой конь? – спросила она нездешним, очень чистым голосом.

Мальчуган подумал и ответил:

– Мой.

– Как его зовут?

– Буско…

– Как?!

– Буско! – что есть силы рявкнул Славка.

И Буско дрогнул, тронулся с места, остановился у входа в палатку около хозяйственной сумки и стал грустно жевать белый батон, выглядывающий оттуда.