Френдзона: Выход - Дарья Волкова

гуляли, драки не было. Не настоящий это муж, по-моему.

За эти слова Рома бы расцеловал Петьку в небритые щеки. А вот Варвара Глебовна погрозила сыну пальцем и почему-то недобро покосилась на мужа. Тихий-старший чему-то неопределенно и, кажется, весело хмыкнул. А положение и разговор принялась спасать матушка.

— Варь, ну расскажи, как у Марфушки дела там в Мюнхене.

Варвара Глебовна пихнула в бок закатившего глаза мужа и принялась за рассказ. Потом пошли расспросы, ответы, комментарии. Рома слушал все это, вяло ковыряясь вилкой в рыбе под маринадом. Дружеская встреча двух семей, которая раньше приносила столько удовольствия, теперь навевала тоску. На кого хочешь нагонит тоску рассказ про Мюнхен.

***

— Ростислав Игоревич, а не дадите ли вы мне увольнительную?

Отец одарил его внимательным взглядом. У них абсолютно одинаковые глаза. Да и во многом прочем отец и сын похожи. Ромка порой задумывался о том, будет ли он таким же, как отец, в зрелости. Иногда эти мысли его угнетали — как и мысли о зрелости в целом. А иногда он тихо радовался тому, что генетика у него хорошая: на отца бабы до сих пор засматриваются — к огромному неудовольствию матушки.

— Ромка, — отец откинулся в кресле и с удовольствием повел плечами. — Что за блажь?

— Это не блажь. Я имею право на отпуск. Это записано в трудовом кодексе! А я два года пашу на тебя без отпуска и частично без выходных.

— Какая жалостливая история, — хмыкнул Ракитянский-старший. А потом еще раз внимательно посмотрел на сына. — Отпуск — это я понимаю. Не понимаю только, зачем идти в отпуск в сентябре.

— Я все хвосты подбил, — упрямо повторил Роман. — Можешь проверить.

— Я не про то. Верю. Знаю. Я про то, куда ты сейчас отдыхать поедешь. Или у меня есть внук, о котором я не знаю, и которого тебе надо вести в школу?

— На Мальдивах круглый год хорошо, — Рома проигнорировал пассаж про внука. Не смешно от слова «совсем».

— Логично, — снова откинулся в кресле отец. — Собрался на Мальдивы?

Врать родителя Рома не любил. Особенно когда стал взрослым. Он поежился, прежде чем ответить.

— Нет. В Мюнхен.

— В Мюнхен? — с непонятной интонацией переспросил отец.

— Октоберфест! — с места в карьер зачем-то принялся оправдываться Рома. — Куда еще ехать в сентябре и октябре, как не на Октоберфест?!

— Ну да, ну да, — закивал головой Ракитянский-старший. — Действительно. За семь верст киселя хлебать. Ну или пива.

— Папа!

— Не папкай. Две недели тебе хватит, чтобы напиться пива?

— Вполне.

Уже в дверях его нагнало последнее отчее напутствие.

— Марфе от нас сердечный привет передавай.

— Обязательно.

Глава 3. Из депрессии есть два выхода: вокзал и аэропорт

Всратый Мюнхен. Всратый Мюнхенский аэропорт. И все здесь говорят на всратом дойче!

Ромка сердито пнул сумку. Он никому не сказал о своем решении — кроме отца. А отец вряд ли проинформировал кого-то еще — ну, разве что кроме, в виде исключения, матери. Судя по тому, что она ему не позвонила и никак не прокомментировала такое внезапное решение любимой сыночки — вряд ли и ей отец проговорился. Впрочем, от его родителей всего можно ожидать. Могли обсудить между и собой и… и на этом все.

Ладно, они люди взрослые, справятся как-нибудь с этой мыслью. Что их взрослый сын вдруг решил поехать в Мюнхен. Почему бы и нет, в конце концов? Только хрена ли ему тут делать, если адреса Марфы у него нет?

Можно было спросить. У Варвары Глебовны, например. Но спрашивать — это значит, надо объяснять. А объяснений у Ромки не было. Внятных. А придумывать и сочинять что-то не хотелось — хотя никто не мог бы упрекнуть Рому в том, что языком он работать не умеет — в конце концов, это хлеб его. Но в данном вопросе этот хлеб ничем не мог помочь. Врать Варваре Глебовне Роман не хотел. Выглядеть дураком — тоже.

Ромка еще раз пнул ни в чем не повинную сумку и решительно достал из кармана плаща телефон. Марфа взяла трубку сразу.

— Рома? — ее голос звучал напряженно. — Привет. Что-то случилось?

— Привет, Мрысенька, — Ромка вдруг понял, что соскучился даже по произнесению ее имени. Что уж говорить о самой Марфе… — А я к тебе с просьбой.

— Какой?

— Забери меня из аэропорта. Я заблудился.

— Из какого аэропорта?

— Из аэропорта города Мюнхена, — Рома повернул голову и прочитал с табло. — Имени Франц-Йозефа Штрауса.

Пауза в ответ была красноречивой. Говорящей. Ромка терпеливо ждал.

— Рома, скажи, что ты пошутил.

— Я, конечно, не уверен, Мрысь, но тут так написано — что имени Штрауса. Это который музыку писал, кажется. Вальсы там и всякое такое.

— Твою мать, Ракитянский!

— Нет, я без мамы, один. Я уже взрослый.

Марфа замолчала. Роману казалось, что он слышит ее тяжелое дыхание в трубке телефона. Кажется, его тут не ждали. И, кажется, не рады.

Но он же уже прилетел.

— Нет, если тебе некогда — сам приеду. Адрес скажи, я вызову такси.

Ответила Марфа после паузы.

— Ракитянский, стой там, где стоишь! С места ни ногой! Я сейчас приеду!

***

Марфа положила телефон в карман джинсов и поняла, что сердце у нее стучит как после стометровки. Оно дернулось как спринтер на старте, когда экран смартфона только отобразил входящий от Ромы. А потом заколотилось как сумасшедшее, когда Марфа поняла, что он здесь, он прилетел.

Рома, Ромка, Ромочка, мальчик мой милый, умница ты моя…

Гадский гад Ракитянский!

Марфа села за стол и уперлась лбом в переплетенные пальцы. Так. Так. Успокойся. Возьми себя в руки.

Надо сделать несколько вдохов и выдохов. Воды выпить. А потом пойти, сесть в машину и поехать в аэропорт. Ее там ждут.

Но Марфа продолжала сидеть, уперев локти в стол. И потихоньку осознавала весь масштаб произошедшего. А произошла у нас, кажется… катастрофа. Под названием «Роман Ракитянский в Мюнхене».

Грядущая встреча пугала ее. На место первоначальной неконтролируемой радости пришло раздражение. На него. Но больше всего — на себя.

Дверь раскрылась и в кабинет заглянула ее помощница.

— Я уезжаю, — Марфа помотала головой. — Буду позже. Срочное?

— Нет, — отозвалась та.

А подумать можно и по дороге. Мысль о том, что ее там в аэропорту ждет Ромка, все же жгла и не давала думать, сидя на месте.

По дороге Марфа думать пыталась. Но без особого, как ей казалось, результата.

Все ее мысли свелись к одному.

Ни хрена она не преуспела.

За окном мелькали чистенькие баварские пейзажи —