Мод. Откровенная история одной семьи - Донна Фоли Мабри

Джеймс хотел ласк почти каждую ночь. Я не понимала, что он чувствует и почему хочет этим заниматься, но он был нежен и быстро заканчивал, и мне нравилось, когда он меня обнимал. Прошло четыре месяца после свадьбы, а он так ни разу и не видел меня без сорочки, хотя я уже его не стеснялась. Он всегда отводил глаза, чтобы не смущать меня, но из комнаты уже не выходил.

Однажды ночью, когда я уже начала расстегивать платье, он сел на стул и посмотрел на меня. Я все ждала, когда он отвернется, как обычно, но он смотрел и смотрел.

— Продолжай, Мод. Я хочу тебя видеть.

Точно знаю, что покраснела. Я чувствовала, как залилось краской лицо, но все же отпустила платье, оно упало на пол, и я вышла из него. Потом подобрала платье и повесила на спинку стула. Затем расстегнула нижнюю сорочку, сбросила, вышла из нее и осталась совершенно голой, уставившись в деревянный пол.

Джеймс встал и обнял меня, затем наклонил мою голову и поцеловал.

— Мод, ты хорошая жена и еще ни разу мне не отказывала, но я знаю, что ты чувствуешь не то же самое, что я. Я говорил об этом с братом Кларком, и он сказал, что супружеский долг благословлен и мы оба должны получать удовольствие. Он все мне рассказал в подробностях.

Джеймс отступил назад и разделся. Я никогда не видела его член при свете и невольно уставилась на него, а его это, похоже, нисколько не смущало. Его вид, кажется, немного меня успокоил. Он подвел меня к кровати и сделал все, чему его научил священник. В ту ночь впервые за все время я поняла, почему ему это так нравилось, и вечно буду благодарна брату и сестре Кларкам.

Единственное, что печалило меня, — это то, что я так и не окончила школу. В остальном же я была несказанно счастлива. Нам было хорошо вместе.

Каждое утро Джеймс уходил в лавку. Я делала домашние дела, ходила в магазин, шила или занималась чем-нибудь еще. Помогала матушке Коннор по саду, точно так же, как когда-то помогала своей матери. Ели мы скромно, но я знала, что хорошо готовлю. На завтрак обычно ели кукурузную кашу или овсянку, кроме воскресенья, когда у нас была овсянка и яйца. Джеймс приходил домой обедать. Мне хватало кастрюлек и горшочков, чтобы готовить ему разнообразные блюда. Первое мы ели на обед, а остатки накрывали салфеткой и оставляли на ужин.

Я мечтала о том, чтобы иметь настоящую печку, как у мамы. С камином особенно не разбежишься — только супы да жаркое. По воскресеньям я готовила лишь на завтрак (поскольку в субботу я помогала матушке Коннор стряпать на все воскресенье, и, вернувшись домой из церкви, мы лишь разогревали приготовленный заранее обед и ели вместе с родителями Джеймса).

Я гордилась тем, каким чистеньким и опрятным был наш флигелек. Джеймс соорудил курятник на заднем дворе, чтобы у нас была своя птица, а я развела рядом огородик, где посадила то, чего не было у матушки Коннор, — например, салат. Еще посадила цветы у крыльца и по обеим сторонам дорожки, ведущей во флигель.

Мне нравились родители Джеймса, и я не стеснялась обращаться к его матери за советом по огороду и другим вопросам. Между нами возникла естественная женская привязанность. Иногда мы вместе готовили, и я вспоминала о тех временах, когда трудилась на кухне вместе со своей мамой.

По вечерам я частенько ходила к Хелен и играла с ее дочкой. С каждым днем Фэйт все больше походила на свою мать и бабушку. Волосы ее начали завиваться в мягкие кудряшки. Я обожала свою маленькую племянницу. Когда подходило время сна, я качала ее на кухне, как в ту ночь, когда она родилась. Лишь когда девочка уже совсем клевала носом, я относила ее в комнату и гладила по голове, пока она не заснет.

Хелен покупала остаточные лоскуты ткани в магазине, и я все шила и шила платьишки для Фэйт. Хелен и сама неплохо шила, как и другие женщины в городке, но ей это не доставляло такого удовольствия, как мне.

Дни становились все короче, а жечь масло было слишком дорого, поэтому после ужина мы с Джеймсом выходили на крыльцо перед флигелем и засиживались допоздна. Говорили о его работе в лавке, о людях, которых он видел каждый день, о наших мечтах.

По субботам он играл в бейсбол. Он так и не оставил надежды попасть в профессиональный спорт. Шел 1906 год, у Национальной лиги появился конкурент: Американская лига. Бейсбольная лихорадка охватила страну. Даже за океаном, в Европе, начали формироваться команды.

Однажды — был конец сентября, — раскладывая кукурузную кашу по тарелкам, я внезапно ощутила приступ тошноты. Я едва успела добежать до двери и извергнуть из себя густую желтую жидкость. Горло жгло. Я прислонилась к перилам крыльца и долго так стояла, наконец сплюнула накопившуюся слюну, чтобы избавиться от противного вкуса. Через несколько минут мне полегчало, и я вернулась в дом. Зачерпнула черпаком воду из ведра и выпила, чтобы горло перестало жечь.

На следующее утро история повторилась. К концу недели меня тошнило по три раза на дню, в основном по утрам. Джемс рассказал своей матери, и миссис Коннор пришла ко мне во флигель. Она пристально с улыбкой посмотрела мне в глаза.

— Когда у тебя в последний раз были месячные, Мод? — спросила она.

Я задумалась.

— Где-то восемь-девять недель назад.

— Ну, теперь тебе лучше не напрягаться, по крайней мере, пока не минует третий месяц. Не таскай воду и не поднимай тяжестей — пусть этим займется Джеймс. Ты ведь не хочешь, чтобы с ребенком что-нибудь случилось.

Я уставилась на нее.

— С ребенком?

— С ребенком! — рассмеялась миссис Коннор. — Ты что, не знала, что беременна? Думаю, к началу весны ты станешь мамой.

Теперь мне все стало ясно. Я вспомнила, как страдала по утрам Хелен всякий раз, как попадала в это положение. Я схватила матушку Коннор и стиснула ее в объятиях. Я была невероятно счастлива: у меня будет свой ребенок! О большем я не могла и мечтать.

Когда Джеймс пришел домой, я тут же сообщила ему новость, не в силах больше ждать. Он улыбнулся мне во весь рот: он и сам это подозревал.

— Как думаешь, стоит перестроить флигель, чтобы у него была своя комната?

Я покачала головой.

— Не сейчас, может быть, на будущее лето. Я хочу, чтобы малыш спал рядом со мной, обнимать его и знать, что с ним все в порядке.

Джеймс притянул меня к себе и поцеловал в лоб.

— Скажи, если что нужно. Лучше не рисковать — мы ведь хотим, чтобы он был большим и здоровым.

— Я буду беречься. Твоя мама не велела мне теперь несколько месяцев поднимать тяжестей, вроде ведер с водой.

Я не сказала Джеймсу о своих мыслях насчет пола ребенка, чтобы не расстраивать его. Все мужчины хотят сыновей, особенно если это первенец, но в глубине души я уже знала, что ношу под сердцем девочку. Я надеялась, что она будет похожа на мою маму и с такими же светлыми кудряшками, как у Фэйт.

В ту ночь, раздевшись, я приложила ладонь к животу, закрыла глаза и представила, что ребенок слышит меня.