Якудза из другого мира. Том IV - Алексей Калинин

— Идем, — кивнул Норобу и толкнул массивные коричневые двери с золочеными ручками.

За дверями нас встретили большие китайские фонарики, стеклянные бусы, картины на стенах и невысокая старушка в кимоно, которая была так густо накрашена, что походила на засохшую малярную кисть. Если где и есть конкурсы на белые старческие лица с намалеванными глазами, мелкими губками и бровями враскось, то эта взяла бы главный приз.

— Доброй ночи, госпожа Хадзуки, — вежливо поклонился сэнсэй. — Ваша красота как всегда настолько ослепительна, что ваш дом сияет сильнее тысячи солнц.

— Доброй ночи, господин Норобу. Вы как всегда обходительны и учтивы, — также поклонилась женщина. — Знали бы вы, как часто я вспоминала вас и ваши приключения в нашем квартале. Если бы вы ещё и заходили почаще, чтобы мы могли вместе предаться воспоминаниям…

— Они всегда ласкают мою память лепестками сакуры. Оборачиваясь на свою прошедшую жизнь, могу сказать, что в ней было мало светлых моментов. А большинство из них связано с вашим именем, — ещё глубже поклонился сэнсэй.

Я кланялся вместе с ним. Проклятый японский этикет. Если эти два престарелых любовничка продолжат дальше соревноваться в искусстве лести, то напрочь забудут, зачем мы здесь. Так и будут беспрестанно кланяться и говорить друг другу любезные скабрезности.

Но мы-то тут за другим!

Я вежливо напомнил о себе покашливанием. Сэнсэй даже не обратил на меня внимание. Тогда я поклонился изо всех сил так, что коснулся носом выпрямленных коленей. После этого встал и сказал удивленно глядящим на меня старикам:

— Простите, что сейчас прерываю ваш очень красивый и поэтичный разговор, но позволено ли будет мне поинтересоваться — не приходил ли к вам молодой человек с прической как у компьютерного ежика? Его ещё зовут…

— Молодой человек, у нас гости редко называют своё настоящее имя, — осадила меня холодным голосом женщина. — Господин Норобу, что это за грубиян рядом с вами? К тому же ещё и хинин… Он ваш чистильщик тапочек?

Я даже ошалел слегка от такой резкой перемены. Только что пожилая женщина улыбалась, любезничала с сэнсэем, а в следующий миг на её месте оказалась Снежная Королева. Да-да, по-другому и не скажешь. Каждое слово падало льдинкой на красный ковер и разбивалось на мелкие кусочки, оставляя за собой след инея.

— Простите его, госпожа Хадзуки. Этот неотесанный кирпич на самом деле драгоценный камень, а я тот самый гранильщик, который должен вытесать из него совершенный алмаз. Мой ученик, Изаму Такаги. Да, он хинин, но очень хороший мальчик. Ещё бы научился язык держать за зубами и слушать, что ему говорят, — покачал головой сэнсэй.

— Да уж, тяжело вам приходится, господин Норобу. Сейчас такая молодежь пошла, что хоть стой, хоть падай. Не слушают и не уважают старших, прекословят и думают, что они умнее. А как только что-либо случается…

— Так сразу же бегут за советом, — подхватил Норобу. — Увы, мы с вами были такими же, госпожа Хадзуки. Это сейчас мы стали чуть старше, опытнее, а вы ещё и красивее…

— Ну что вы, господин Норобу… Вы меня смущаете, — приложила ладонь к наштукатуренной щеке старушка.

— А как смущается моё сердце, когда я вижу вас во всем блеске и великолепии…

Ну вот, опять затянули свою волынку. Похоже, что они могли начать разговор на любую тему, а потом съехать на привычную лесть. И как долго это будет продолжаться?

Впрочем, пока что не слышно криков, не слышно полицейских сирен и не раздаются выстрелы на улице. Значит, Кабуки-тё пока что живет обычной веселой жизнью.

Я ждал целых пять минут… Представляете? О чем можно говорить пять минут при встрече? Просто поздоровались, чмокнули друг друга в щечку и потом перешли к делу. Но нет, этот японский политес.

Старики рассыпались друг перед другом в вежливых словах, льстивых словах, красивых словах. Они сыпали ими беспрестанно, словно стремились перещеголять друг друга в льстивом батле. Им бы на антибитве реперов выступать, вот там бы взяли первый приз. А так… Я стоял, они кланялись и любезничали.

Много ли я узнал из их слов? Только то, что сэнсэй у меня духовитый мужик, а старушка раньше была самой красивой из всех женщин мира. Это можно было уместить и в одно предложение, а не рассыпаться по ковру блестящим бисером.

Эх, в таких случаях мне вспоминается мой друг, с которым жили в одной общаге, когда учился. Пашкой его звали. Так вот этот Пашка, на утро после вечеринки, очень любил поговорить. А так, как нам нужно было переться около двух километров то в основном он говорил со мной. И мог нести всякую чушь, вроде чукчи из анекдота, который что видел, то и пел. А я всегда жутко страдал с похмелья, так что вы можете представить себе моё состояние, когда я шел рядом.

И вот в один из таких прекрасных дней, когда я уже примерился к валяющейся в траве палке, чтобы огреть ею излишне болтливого товарища по спине, в моей голове что-то щелкнуло. Вот как будто переключили клавишу выключателя. Щелк! И я уже не слышу своего товарища. Он что-то говорит, а я не вникаю! Идет только жужжание, как от басовитого шмеля. Жужжание и только! Я иду рядом с ним и только поддакиваю в тех местах, где Пашка набирает в грудь воздуха.

В этот момент я понял, что познал дзен, и мне уже не страшны рассуждения Пашки о кузнечиках, комарах, голых ножках и прочей белиберде, которую он увидел на улице.

Вот в таком же примерно состоянии я и провел пять минут раскланиваний и любезничаний. Включился только в тот момент, когда понял, что два старика смотрят на меня.

— Доброй ночи, уважаемая госпожа Хадзуки. Прошу прощения за свою грубость и нетактичность, но не могли бы вы всё же ответить на мой вопрос? Не заходил ли к вам мой одноклассник с торчащими во все стороны волосами?

— Нет, молодой хинин. Никого такого я не видела. К тому же, как только господин Норобу позвонил, я тут же дала задание на дозор для нашей охраны. Найти фотографию твоего одноклассника в сети не составило труда — вы же молодые-озорные всюду оставляете свои физиономии. Даже не задумываетесь, что они могут быть использованы полицией или же преступниками.

— Госпожа Хадзуки, о каком дозоре вы говорите? — поднял я бровь, проигнорировав извечный стон о хреновой молодежи.

— В квартале Кабуки-тё есть специально обученные люди, которые находятся на всех входах в квартал и не пускают тех, на кого им указали, — терпеливо пояснил Норобу. — Если же указанные люди прорываются, то тогда тут уже вступают силы якудзы. Они быстро объясняют правонарушителям их неправоту и нежелание их видеть в квартале.

— Ну, слабое утешение, — покачал я головой. — Исаи может запросто мимо них проскользнуть.

— Всё-таки утешение, — отрезала госпожа Хадзуки. — Как бы быстр не был твой Исаи, но камеры всё равно его засекут. А это уже будет предупреждение для нас. Тут не всё так просто, мальчик-хинин. Тут крутятся большие деньги, которые нужно оберегать. Поэтому нас и берегут, чтобы не дай боги что-то с нами не случилось.