Тайный Круг. Ритуал - Лиза Джейн Смит

- Мама, я рада тебя видеть, - произнесла мать сдержанным тоном.

Бабушкины неистовые глаза оторвались от Кэсси.

- Александра. Дорогая моя, как долго я тебя не видела! - несмотря на то, что женщины обнялись, атмосфера оставалась напряженной.

- Что же мы стоим на улице?! Пойдемте в дом, заходите, - пригласила бабушка, утирая глаза. - Боюсь, эта халупа изрядно обветшала, но я выбрала для вас лучшие комнаты. Кэсси, сначала посмотрим твою.

В угасающем свете заката внутренности дома напоминали темную пещеру. Все действительно было потрепано: от изношенной обивки мебели до выцветшего персидского ковра на дощатом полу.

Они медленно, потому что бабушка цеплялась за перила, поднялись по лестнице на пол-этажа вверх, а потом пошли вниз по длинному коридору. Доски скрипели под Кэссиными кроссовками «Рибок», а лампы, висящие высоко на стенах, как-то тревожно перемигивались. Девушке пришло в голову, что по законам жанра не хватает кого-то, кто нес бы перед ними подсвечник. Ей казалось, что сейчас из-за угла того и гляди выскочит Ларч или кузен Ит [8].

- За лампы надо благодарить твоего деда, - извинялась бабушка. - Он настоял на том, чтобы сделать проводку собственными руками. А вот твоя комната. Я надеюсь, тебе нравится розовый цвет.

Когда бабушка открыла дверь, Кэсси подумала, что сейчас упадет. Такая спальня была бы уместна в музее. Здесь находилась кровать о четырех столбах, с тяжелым покрывалом и богато драпированным балдахином из бледно-розовой ткани с цветочным орнаментом, стулья с высокими резными спинками, обитые материалом цвета дамасской розы, камин с высокой аркой, украшенный фарфоровыми часами и оловянным подсвечником, и еще несколько равновеликих и равнодорогих предметов обихода. Ничего не скажешь, все вместе выглядело красиво, но слишком уж величественно.

- Одежду можешь сложить вот сюда. Этот сундук изготовлен из цельного красного дерева, - объясняла бабушка, - в стиле Людовик; он был сделан у нас в Массачусетсе. Во всем Новом Свете только здесь занимались Людовиком.

Во всем Новом Свете? Осматривая резную крышку сундука, Кэсси с трудом переваривала информацию. - А вот туалетный столик и шкаф… Как тебе вид из окон? Я подумала, что тебе может понравиться угловая комната, потому что отсюда видно и юг, и восток.

Кэсси проинспектировала окна: одно смотрело на дорогу, другое - на океан. Сейчас, в сумерках, он был тоскливо свинцово-серым и идеально гармонировал с ее настроением.

- Ну, мы пойдем, а ты устраивайся, - сказала бабушка. - Александра, я приготовила для тебя зеленую комнату в противоположном конце коридора.

Мать скомкано и как-то робко обняла девушку за плечи и ушла, а Кэсси осталась одна в обществе массивной мебели красноватых тонов, холодного камина, тяжелых драпировок и тяжких дум. На всякий случай она осталась сидеть на стуле - кровать казалась опасной.

Она вспомнила свою комнату в Калифорнии - белую деревянную мебель, афиши мюзикла «Призрак Оперы», новенький чудесный CD-плеер, купленный на деньги, заработанные бэбиситтерством, книжные полки, специально выкрашенные в бледно-голубой, чтобы оттенить божественную коллекцию единорогов - и каких единорогов! Она собирала плюшевых, стеклянных, оловянных, деревянных… Кловер как-то заметил, что Кэсси сама уже стала, как единорог: голубоглазая, стеснительная, ни на кого не похожая. Теперь все это было в прошлом.

Героиня, наверное, так и сидела бы на стуле с резной спинкой до скончания веков, не нащупай она вдруг в собственной руке загадочный халцедон; бог знает, когда она вынула его из кармана и зажала в ладошке.

«Если когда-нибудь ты окажешься в беде или опасности», - вспомнила девушка, и горячая волна радости окатила ее с ног до головы.

За нею, разумеется, последовала волна злости - как обычно, на саму себя.

«Господи, какая непроходимая дура! - ругала себя девушка. - Ты не в опасности. И камнем долу не поможешь».

Она решила было выкинуть халцедон иллюзорной удачи, но, к счастью, быстро передумала и вместо этого потерла камень о щечку, жмурясь от прохладной жесткости слюдяных вкраплений. Тут же вспомнила о его прикосновении - мягком, но в то же время пронзительном. Осмелев, она поднесла кристалл к губам и ощутила его вибрацию - или свою: ладонью, в которую впечатывались его пальцы, запястьем, которого он едва коснулся, тыльной стороной кисти, которую он… она закрыла глаза и замерла, вспоминая этот поцелуй. Интересно, что бы с ней сталось, коснись он губами ее губ. Страшно даже подумать. Она откинула голову и передвинула прохладный камень вниз по шее к Пульсирующей впадинке, представила себе его губы, почувствовала, как он целует ее, так сладко и нежно, как никто другой и никогда… Тебе бы я позволила… Тебе бы я доверилась…

Но он оставил ее! Кэсси вдруг как холодной водой облили. Он оставил ее и ушел, точно так же, как это сделал другой самый главный мужчина в ее жизни. Она почти не думала об отце, не позволяла себе. Он ушел, когда героиня была совсем крошкой, нимало не заботясь о том, как сложится жизнь матери с дочкой. Мама говорила всем, что он умер, но дочери как-то призналась: он просто их бросил. Вполне возможно, теперь он действительно перекочевал в царство тьмы, а может, жил себе преспокойненько с новой семьей, новой дочерью. Они ничего об этом не знали. И хотя по собственной воле мать никогда о нем не заговаривала, Кэсси знала, что он разбил ее сердце.

«Мужчины всегда уходят, - размышляла девушка. Ни с того ни с сего у нее разболелось горло. - Они оба меня бросили. И вот я здесь… одна. Был бы у меня хоть кто-нибудь, с кем можно было бы поговорить… сестра, что ли, ну, или я не знаю»…

Глаза закрылись, рука с кристаллом упала на колени. Бедняжка так вымоталась за день, что не смогла даже подняться со стула, чтобы лечь в постель. Девушка так и осталась сидеть, блуждая во мраке одиночества, пока, наконец, дыхание ее не замедлилось, и она не погрузилась в сладкую дрему.

Ночью Кэсси приснился сон, слишком похожий на явь. Ей пригрезилось, что мама с бабушкой незаметно проникли в комнату, вытащили ее сонное тело из кресла, освободили его от одежды и переложили на кровать. Потом, склонившись над нею, скованной и будто застывшей, долго внимательно вглядывались в нее. Глаза матери смотрели на девочку темными бездонными омутами, исполненными беспокойства и загадки.

- Маленькая моя, - горестно вздохнула бабушка. - Вот и ты с нами. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь.

- Тсс! - оборвала ее мать. - Разбудишь.

Бабушка опять вздохнула.

- Ты же видишь, по-другому никак не получается…

- Да, - в голосе матери звучали опустошенность и смирение. - Я вижу, что от судьбы не скрыться. И пытаться не стоило.

«Надо же, и я так думала! - искренне удивилась Кэсси, отмахиваясь от странного сна, как от назойливого насекомого. - От судьбы не скрыться».

Потом она наблюдала, как, удаляясь, размываются фигуры мамы и бабушки, слушала, как постепенно стихают их голоса, пыталась разобрать слова, но не могла, и все же одно - зловеще-шипящее - расслышала: