Ты не слышишь меня - Наталья Нестерова

Виктор продолжал спрашивать:

– Если ты можешь учиться и работать, то почему ты не можешь учиться и рожать?

Так могла бы рассуждать деревенская старуха, чей кругозор не простирается дальше околицы, но не молодой современный мужчина. Даже моя мама не торопила нас с внуками.

– Ребенок никуда не денется, ведь мне не сорок лет, – ответила я. – Не хочу рожать только потому, что могу рожать, не хочу нищету плодить.

У Виктора заходили желваки на скулах.

В семейной жизни одно из самых тяжелых испытаний – это когда нет общей радости. Я ликую, а он кривится. Он требует, а мне его требования кажутся абсурдными. И ведь я не воспринимаю себя отдельно от мужа. Мы – один организм. Правая рука не может не понимать левой. Бред какой-то! Конфликт правой и левой рук.

Я разревелась и в очередной раз сказала, что он не понимает меня. И это непонимание – как нанесение глубокой раны.

– Кто кого больше ранит, еще вопрос, – возразил Виктор.

Отдел, в который я пришла работать, назывался туманно – финансовый. В нем числились два сотрудника: Эдуард Филиппович и Нонна Эдуардовна. Начальник, Эдуард Филиппович, произвел на меня впечатление скользкого типа. Не могу сформулировать конкретно, что в этом подчеркнуто элегантном пятидесятилетнем мужчине было скользким. Да весь он! Его слова, жесты, мимика, манера обращения – «голубчик» – невзирая на пол человека. Искусственный и скользкий, как леденец, сваренный в химических красителях. Нонна Эдуардовна, красиво стареющая дама, восприняла меня в штыки. Прищур, колющий взгляд, поджатые, искривившиеся в усмешке губы. За что, спрашивается? Потом я поняла, что у начальника с Нонной были шуры-муры – в прошлом. Ныне их высокие отношения представляли собой игру в благородных господ: он, бывший любовник, выказывает ей подчеркнутое уважение. При этом истово заботится о семье, где растут два сына-подростка, и ходит налево. Она, Нонна, свято оберегает спокойствие его семьи, но время от времени дергает за веревочки, на которых висит старый возлюбленный. Не забывай про привязь!

Во всем этом киносериальном уродстве я разобралась не сразу. Но неожиданно совершила ход, который превратил Нонну Эдуардовну из моей недоброжелательницы в относительно спокойную презирательницу – что, мол, эта девчонка – тьфу!

Нонна Эдуардовна слегка потеплела, когда узнала, что я замужем, всего полгода замужем. А потом я спросила, воспользовавшись тем, что начальник вышел из кабинета:

– Эдуард Филиппович ваш отец?

Она зашлась в хохоте, промокала нижние веки, потому что из глаз полились веселые слезы. Я не понимала, что тут смешного. Я спросила, поскольку его имя и ее отчество совпадают. И только.

Нонна Эдуардовна в профессиональном плане была на пять голов выше Эдуарда Филипповича. У Нонны вместо мозга был компьютер, у Эдуарда Филипповича – дырявое сито. Она делала всю работу, он расписывался на последней странице документов. Отдел занимался тем, что уводил доходы предприятия от налогов. Некоторые схемы были просты, как яйцо, другие, связанные с оффшорными зонами, я уяснить не могла. Оптимизацию налоговых выплат придумал какой-то гениальный финансист, перед которым я преклоняюсь. Не Эдуард Филиппович, естественно, и не Нонна Эдуардовна – она только четко выполняла правила, весьма сложные, предполагавшие умение разбросать прибыль по многим статьям – в зависимости (не поверите!) от внутриполитической и внешнеполитической обстановки. Некоторые платежи были стандартными, повторяющимися из месяца в месяц, распоряжения о других спускало высокое начальство. Эдуард Филиппович озвучивал приказы, Нонна выполняла.

Меня взяли на рутинную работу – заполнять банковские документы, сводить данные в таблицы для регулярных отчетов. По сути, я была секретарем при Нонне, которая контролировала каждую подготовленную мною бумагу и жестко отчитывала за малейшую опечатку. То была хорошая школа, потому что, стараясь изо всех сил, я научилась впоследствии быстро находить ошибки в документах. А от этого во многом зависит эффективность нашей работы, ведь мы имеем дело с бумагами, а не с рабочими и станками. Оба руководителя ничему меня не учили, ничего не объясняли. До всего доходила своим умом, слушая их разговоры, просматривая документы прошлых лет. Когда вначале попробовала задавать вопросы, Нонна отрезала: «Не вашего ума дело!» Эдуард Филиппович сладко улыбнулся: «Это не ваш уровень, голубчик!» Ладно! Значит, придется тихой старательной мышкой выстукивать на клавиатуре компьютера и мотать на ус, учиться подпольно. Испытательный срок мне сократили – уже через месяц приняли в штат. Где бы еще Нонна нашла такую преданную труженицу? Приятной неожиданностью стали премии – раз в квартал в размере оклада. Я купила себе и мужу одежду, обувь к зиме, подарила маме на юбилей – пятидесятилетие – золотой кулончик. Мама была счастлива.

Звездный час для многих знаменитых актрис наступал одинаково. Прима заболела – на сцену выпустили прежде неприметную, но знающую все тексты или партии наизусть девушку. Фурор, успех, да здравствует новый талант!

Так бывает не только на сцене. Но и сцена бывает не только в театре.

Свирепствовал грипп, половину офиса скосил, в том числе моих начальников. На очень-очень важное совещание пришлось идти мне, потому что от отдела должен кто-то присутствовать.

Эдуард Филиппович сиплым голосом инструктировал меня по телефону:

– Сидите тихо, не вздумайте вопросов задавать или мнение высказывать! Просто отсидите, ясно?

Он даже забыл прибавить свое коронное «голубчик».

Нонна Эдуардовна, опять-таки по телефону, еле шептала:

– Наша часть отчета в полном порядке, я успела проверить. Пожалуйста, постарайтесь… – Тут она закашлялась и отключилась.

Чего постараться, я не поняла. Но железная Нонна впервые сказала мне «пожалуйста».

Так я оказалась в святая святых – в кабинете владельца холдинга. Меня потряхивало от волнения, ком стоял в горле, дрожали руки, на лбу выступала испарина. Хотя предстоял выход на сцену в качестве статистки, без слов. Кабинет был огромным, оформленным с вычурной дизайнерской фантазией – абстрактные картины на стенах, люстры, напоминающие моток проволоки. Но у меня в голове стучало спасительное слово «мавзолей».

Мама мне рассказывала, как бабушка с дедушкой обещали повезти ее, десятилетнюю, в Москву, показать мавзолей с Лениным. Полгода мама ждала, готовилась, вела себя отлично: чуть забалует – в Москву не повезем, Ленина в мавзолее не увидишь. И вот, наконец, свершилось, приехали в столицу. Очередь с раннего утра отстояли громадную. Что, кстати, подтверждало сакральность места поклонения. Но когда вошли в мавзолей, мама только и увидела дядьку в военной форме, который торопил всех – проходите, проходите! И другого, который держал палец у рта – тише, тише! А потом мама отключилась от избытка чувств. Из мавзолея ее вынесли на руках. Много лет спустя мама говорила мне: «Вот ведь глупость! Лежит мумия под стеклом, а мы в обморок падаем. Какого лешего? Не похоронили человека по-христиански, чтоб мы с ума сходили? Вика! Не верь мавзолеям!»