Будничные жизни Вильгельма Почитателя - Мария Валерьева

превращается в безжизненный ландшафт, на который можно безопасно перенаправить очередную порцию жителей Альянса и превратить Планету в очередную часть Шаттла.

Ведь для этого все и проводилось: работа Почитателей – это лепка из глины мирозданья, новых платформ для Шаттла, но уже не плоских.

Вильгельм попытался отложить письмо, оторваться от перечитывания строк, но не мог отвести глаз. Смерть, вот что это значило, и не только людям, а всему, что Почитатель миллионы лет создавал, в том числе и для него самого.

Он потер глаза, еще раз взглянул на письмо, но оно не исчезло как мираж, а так и продолжало трястись перед глазами, будто налитое кровью. Написанное быстро с набором шаблонных фраз и заученных клише, в светлом кабинете Штаба, послание должно перерубить жизни восьми миллиардов человек. И самое главное – перечеркнуть его счастливую и свободную от назиданий Альбиона жизнь одним нажатием кнопки.

Вильгельм встал со стула, подошел к глобусу, стараясь не смотреть на материки, достал бутылку настойки и отпил. Горячая жидкость обожгла язык, но Вильгельм продолжал пить и опустил только пустую емкость. Руки тряслись.

Всего год, прежде чем все, что ему дорого, превратится в пустоту. И за это время придется определить судьбу каждого своего ненавистного ребенка. Решить, жить ли им или умереть. Ждать другого письма, слать сообщения в надежде на объяснения бесполезно – Штаб никогда отвергнет свое же писание. Особенно, касающееся его Планеты. Им-то все равно. Сидят у себя и в ус не дуют. А у него в руках жизнь.

После стольких тысячелетий бок-о-бок люди не казались ему заготовками из пробирок, они даже не столько похожи на тех существ, которыми он их задумал – эволюция внесла свои мерзкие коррективы. Люди были живыми, обладали свободой воли – настоящий триумф биологии и всей истории: в кои-то года Почитатель создал настоящий вид – самостоятельный и ни на кого не похожий внутренне (о чем прежде и вовсе не говорили), а не просто образцы с конечностями и органами внутри тела.

Вильгельм опустился на диван и посмотрел на потолок. Третья планета мигала синим цветом, так приветливо и отрешенно. Никогда они не создавали ничего подобного. Никогда он больше не будет хотя бы немного нужным Единому Космическому Государству. Жизнь обратится в смерть – даже для тех, кто смерти не знает.

– Господин, а можно я возьму ваш гель для душа? – спросил откуда-то взявшийся Нуд в розовом полотенце и шапочке с рисунком уточек на голове.

– Бери что хочешь, Эрун, – прошептал Вильгельм, а Нуд, то ли испугавшись своего настоящего имени, то ли из сочувствия к Хозяину, исчез.

«И через год ничего уже не будет, Нуд. Ни тебя, ни уточки, ни геля для душа, ни Планеты», – пронеслось в голове, и он, не в силах совладать с чувствами, уткнулся в подушку.

Он видел смерти, видел трупы и взрывы целых систем Планет, но никогда это не приносило такой боли, как сейчас. Вильгельм даже боялся представить, какого это – видеть гибель трудов всей своей жизни. Без Земли ничего не будет больше приносить радость, без Земли не будет Вильгельма Почитателя.

Он посмотрел в окно. По улицам шагали люди, горели фонари, бегали бездомные коты. Где-то пели песни, а под окном старушка тащила огромные пакеты.

Вильгельм зашторил окна, накрылся пледом и погрузился в мысли, одну мрачнее другой. До утра в квартире не проронили ни звука.

Глава третья, являющаяся первой

Это произошло в самом обыкновенном городе. Он не был мегаполисом, но и совсем маленьким его назвать язык не поворачивался. Люди в городе жили в основном самые обыкновенные, но иногда встречались и особенные, впрочем, как и везде. Все в нем было тривиально, начиная панельными многоэтажками и заканчивая клумбами из шин, в которых росли плешивые растения. Но даже в самом обыкновенном месте на Земле всегда может случиться что-то странное.

В тот день на проспекте Свобод моросил дождик, падал мелкий снег, липкий и отвратительный, и вообще было настолько противно, что Вильгельм пожалел, что вышел на улицу. Ладно бы доехал на машине, но ведь Джуди, увидевшая его на экране Связистора, ужаснулась бледному лицу и приказала срочно отдохнуть.

«Эльгендорф, даже не думай! Быстро вышел куда-то и пошел!» – вскрикнула она, как обычно – громко и настойчиво, а Вильгельм поморщился. Он ненавидел такой ее голос, но спорить бесполезно – Джуди была прилипчивой и всегда стояла на своем до победного конца.

У Вильгельма немного кружилась голова – он впервые за пару недель вышел на свежий воздух и задыхался. Почитатель бы и хотел проклинать Джуди, которая когда-то была даже большим, чем обычной знакомой, но прекрасно понимал, что ей, пожалуй, единственной не все равно на его здоровье. Нужно быть хотя бы немного благодарным.

Проспект Свобод был страшным и неказистым, хотя и соседствовал с ярким проспектом Обещаний, а в серую погоду сливался с небом и походил на бесконечную череду тоски и слез. Вода лилась по фасадам домов, капала на головы прохожим и иногда плевалась штукатуркой. Вильгельм натянул капюшон почти до подбородка, чтобы не видеть кошмара вокруг, и шел по наитию, куда-то вперед, где должен стоять уродливый розовый дом с винным магазином на цокольном этаже. Ему нужно срочно попасть в двадцать седьмую квартиру.

Мимо тащились серо-черные, нагруженные одинаковыми пакетами, люди. Шеренгой, будто под счет. Наверное, в продуктовом начались скидки на что-то ненужное и все ломанулись туда. Если через пару дней такая будет в другом конце города – случится то же самое.

По дороге неслись машины, где-то на вокзале звонили часы и оглашали отбытие поезда. Почитатель морщился – он никогда не любил вокзалы и вообще старался близко не подходить к железным червям с бесконечной вереницей купе и проводниц с невкусным чаем. Однажды он проехался на таком и пытался забыть увиденный кошмар пару месяцев. Ноги Вильгельма тонули в лужах, вода в ботинках хлюпала, из рук он не выпускал сигарету.

Наконец-то показался злополучный дом номер триста пятьдесят один, который все знали только по магазину на первом этаже – вроде как там продавали очень хорошее вино. Вильгельм обошел его вокруг и попал во двор. На лавке у детской площадке спал мужик в лохмотьях, чуть поодаль раздавались смачные плевки, из квартиры на первом этаже слышался грохот посуды. Две старушки, сидевшие на лавке под навесом, проводили Вильгельма придирчивыми взглядами.

– Опять алкаш какой-то, – шепнула одна из них, совсем старая и почти беззубая. – Смотри, какой угрюмый и страшный.