Мистер Бейкон и Independence Hal - Елена Мищенко

Высадили нас на каком-то полустанке возле поселка Тюлькубас. Поселок небольшой, дома-мазанки, пыльная дорога, зелени мало, редкие овцы, жители – в основном, бабы, говорят по-киргизски. Сняли мы комнату у одной мрачной киргизки в первой попавшейся хате. Из всех слов мы знали только четыре: салам-привет, конча-сколько стоит, ооба-да и жок-нет. Хозяйка нам назвала цену (я уже не помню – какую) и сказала.

– Я дам вам суу-вода. Бери вода – сколько хочешь. Нан – это мой хлеб дам сегодня, завтра – иди начальник – бери карточки.

Работы здесь не предвиделось, и отец в тот же день отправился на проходящем поезде во Фрунзе, чтобы выяснить свои дела с военкоматом, с начальством института и свою дальнейшую судьбу.

Мы, узнав что есть баня и что она сегодня работает, отправились сразу на радостях мыться – в первый раз за столь длительное время. В бане был женский день, так что пребывание там вызвало у меня неподдельный интерес. Трудно сказать, что во мне уже пробудилось что-то, связанное с женским полом, но в этом зрелище было что-то недозволенное и таинственное. В тот же вечер хозяйка начала выговаривать маме.

– Наши аялдар женщин сказали – нехорошо, большой бала видит голых. Он уже чонг – жигит. Должен ходить баню с ата – отец.

Поскольку мой ата был во Фрунзе, мы решили, что в следующий раз попросим взять меня с собой кого-нибудь из оставшихся мужиков – чужих ата. С местными мальчиками мама боялась меня отправлять.

Через несколько дней приехал отец. Он рассказал, что институт пока расформирован, и что он отправился в военкомат, чтобы выяснить куда его направят и как быть с семьей. Военком посмотрел его документы, сказал, что они его ждут уже третий день, так как разговаривали с ректором, что ни о каком фронте не может быть и речи, что он назначается главным инженером Фрунзенского завода по производству снарядов для артиллерии.

– Но я же архитектор, – пытался возразить отец. – Я же ничего не понимаю в этой технологии.

– Разберетесь, – ответил военком, – вы же профессор со стажем. На заводе уже есть главный технолог, он вам поможет. Дело в том, что завод, фактически, еще не построен, но уже работает под открытым небом и выпускает снаряды. Строительство цехов будет идти параллельно с выпуском снарядов. Должно быть сделано так, чтобы к зимним холодам люди уже работали в теплых помещениях. И за это будете отвечать вы. Вы же архитектор. Забирайте семью во Фрунзе и устраивайте, даю вам два дня. Через два дня приступайте к работе. Если нужна будет помощь – поможем, но и спрашивать с вас будем строго – по всем законам военного времени. (Это отец рассказал мне уже потом).

Собираться мы уже научились за десять минут. И мы перебрались во Фрунзе. Здесь мы сняли угол у женщины по имени Таня. Таня была довольно молодой женщиной. Она всегда была мрачной, одевалась довольно неопрятно. Летом она носила мятый сарафан и серую косынку, зимой – телогрейку и платок. Меня она называла пацаненком, когда была в нормальном настроении, и малой холерой, когда была не в духе. Домик ее состоял из одной комнаты, которую мы разделили занавеской на две части, и маленького тамбура, где стояло два ведра: одно на табуретке с чистой водой, другое на полу с мусором.

Домик наш выходил в обширный двор. Вдоль улиц текли арыки, вдоль арыков были посажены высокие островерхие тополя. На тополя мы с мальчишками забраться не могли, так как первые ветки начинались довольно высоко. Мы лазили на шелковицу, которая стояла у наших ворот. Двор тянулся от одной улицы до другой, то-есть от арыка до арыка. К нему примыкал следующий двор. Эти два двора объединяло общее заведение – деревянный домик – уборная на четыре очка. Жилые дома были неканализованы.

Таня работала всю неделю, а в воскресенье красила губы и отправлялась гулять – говорила, что в кино. Жизнь у нее была весьма тяжелой, и была она девушкой не очень приветливой. По вечерам она ворчала. Основной аргумент: «Понаехали тут – житья нет!»

Житье у нас было, действительно, скудное. И у нас и у нее существовало две основные проблемы – что кушать и чем топить. Вся еда ограничивалась сырым черным хлебом по 400 грамм на человека в день, который мы получали по карточкам. Если что-то оставалось из денег, которые давал нам отец, то мы покупали на базаре лук и жарили его на воде. Отец пропадал на заводе почти круглосуточно. Жил он не с нами и приходил два раза в месяц в день получки.

Трагедия возникла через месяц. Ирина, как старшая, ходила в магазин за хлебом. До магазина был один квартал. Ее подкараулили подростки, отобрали карточки и нашу пайку. Всех оставшихся денег могло хватить только на одну буханку на базаре. За этой буханкой мы шли уже втроем. Этот месяц был для нас одним из самых голодных. Подобная неприятная история случилась с Ириной через месяц второй раз. После этого мама уже не могла ей доверить столь серьезное дело.

Летом было чуть-чуть легче. У нас был маленький участок возле дома. Я сделал аккуратные грядки и посеял морковку и редиску. Мой огородик дворовые пацаны не трогали.

Я считался большим специалистом по складыванию дворовых плит. Подсмотрел в других дворах и выбрал, как мне показалось, наиболее рациональную конструкцию с трубой. Я сделал такую летнюю плиту всем соседям. А это было немаловажно, так как с топливом были постоянные проблемы. Зимой без него вообще нельзя было обойтись. Мы покупали вязанки хвороста, которые сгорали как порох, не оставляя тепла на ночь. На базаре еще продавали саксаул, твердый настолько, что и топор его не брал. Он горел хорошо, как уголь, и давал много тепла. Но он был очень дорогим, нам не по карману. Поэтому мы изыскивали другие пути. Периодически нашим подросткам участковый разрешал влезать на тополя, растущие вдоль арыка и спиливать сухие ветки. Я был на подхвате и мне кое-что перепадало. Но это были скудные поступления.

Однажды мы с Толиком (мой приятель – беженец из Москвы) решились пойти на более серьезное дело. К нашему двору примыкал двор какой-то военной академии. Во дворе была небольшая постройка, в которой размещался квадратный бассейн для каких-то экспериментальных целей. Им давно уже не пользовались, и вода в нем замерзла (дело было зимой). На покрытии были когда-то стекла, но их давно побили, и появившиеся дыры нерадивые хозяйственники заложили досками и фанерой. Вот эти доски и привлекли наше пристальное внимание. Однажды зимой вечером, когда стемнело, мы пролезли через металлическую ограду во двор академии (два стержня ограды были сломаны, и их можно было повернуть). Толик стоял внизу, а я влез на крышу, благо она с одной стороны была низенькой, и начал сбрасывать на землю доски. Я поднимался все выше. Толик полез за мной. Вдруг один лист фанеры не выдержал нас двоих, проломился, и я рухнул вниз в бассейн, пробив тонкий слой льда. Толик, вместо того, чтобы меня спасать, бросился к нам во двор с криками «Шурик утонул!» Можно только себе представить мамин восторг от этого сообщения. Когда они примчались к этой постройке, я уже выбрался из бассейна и из домика, но был весь мокрый и дрожал. Ватное пальто весило пуд. Меня притащили домой, раздели, вытерли. Таня даже пожертвовала полстакана самогона на растирание. Толик проявил благородство и четыре снятые доски принес мне.