Танец Арлекина - Том Арден

За мальчишкой с морковными волосами и его дружками она следила много раз. Все они были старше Каты — наверное, на целый цикл, но девочке ужасно хотелось попасть в их компанию. Как-то раз, во время сезона Агониса, она подглядывала за ребятами из-за кладбищенской стены. Мальчишки — в теплых зимних шубах — играли в снежки на лужайке. В другой раз, в жаркий день во время сезона Терона, Ката, притаившись за деревом, смотрела на мальчишек, гулявших в Диколесье. Они представлялись ей странными зверьками, с которыми она не могла разговаривать, так как не знала их языка, но все-таки ей очень хотелось подружиться с ними и поиграть в их игры. Только страх сдерживал Кату — страх и то, что она ощущала преграду между ней и этими детьми, она знала — это прочная и нерушимая преграда — как кладбищенская стена. А вот от танца арлекина её никакая преграда не отделяла.

Теперь она была одной из них, и она бежала вместе со всеми.

Но не успела она пробежать и трех шагов, как мальчишка с морковными волосами вдруг резко повернулся к ней. Его лицо было жестоким. Молочно-белую кожу покрывали веснушки. Пухлые губы искривились в злорадной ухмылке.

— Пошла вон, ваганское отребье!

Ката испугалась, замерла.

Но…

Мальчишка топнул ногой.

У Каты глаза покраснели от набежавших слез, она попятилась, а все дети громко захохотали.

Под высоким вязом крепко спал арлекин.

— Ничего? — спросил старик.

— Ничего, — ответила женщина тихо и участливо. Шершавыми кончиками пальцев она провела по шрамам, уродующим лицо старика, и вздохнула. Она обладала способностью, которую в этих краях люди назвали бы черной магией. За долгие-долгие годы бесконечных странствий люди её племени познали многое, научились пользоваться для целительства горькими травами, кореньями и липкой глиной. В мешочках хранились порошки, составленные из редких растений, во флакончиках с крышками — целительные бальзамы.

Однако сейчас все эти снадобья были бессильны. Женщина коснулась пальцами пустых глазниц старика.

— О сводный брат мой! Как же мы слабы, почитая себя столь сильными! Древняя мудрость способна исправить ошибки природы, однако не в наших силах исправить те, что причинены злом человеческим. Прости, Сайлас.

— Не за что тебе просить у меня прощенья, Ксал. Я и сам все знал.

Старик Вольверон нащупал руку целительницы. Во мраке слепоты он чувствовал близость одежд Ксал, пропахших пряными ароматами, чувствовал запах дыма её трубки. Его внутреннее зрение рисовало картину: они сидят с Ксал за маленьким круглым столиком в полутемном шатре за фургонами. Столик застелен толстой парчовой скатертью, на столе лежит тяжелый стеклянный шар. Огонек золотого светильника едва-едва рассеивает мрак.

Здесь жила пророчица.

— О Ксал! Как много времени прошло!

— Такова судьба нашего народа — мы должны дождаться своего часа.

— Ты по-прежнему веришь в это? — спросил старик. Этот вопрос не раз он задавал сам себе, в своей пещере в Диколесье.

— В то, что вся наша жизнь ожидание? Я верю в то, что все проходит. Но ты, сводный брат мой, — один из нас. Внутри тебя живет надежда на будущее. Разве ты не ощущаешь перемен в ткани воздуха?

Рука Ксал очертила круг над стеклянным шаром, и Вольверон почувствовал, как внутри шара что-то едва заметно шевельнулось. Воздух вокруг них чуть дрогнул.

— Я чувствую только память о прошлом.

— Тогда все, что ты чувствуешь сейчас, покинет тебя. Рука Ксал выскользнула из пальцев старика.

Потом они сидели и пили маленькими глотками горьковатый чай.

— Эпоха Искупления близится к концу, Сайлас. Ты чувствуешь, что это так?

— Что-то я, безусловно, чувствую, Ксал. Я боюсь будущего. Не из-за себя — моя жизнь уже прожита. Я боюсь за свою девочку.

Голос Ксал прозвучал понимающе и сочувствующе.

— Сайлас, мне понятен твой страх. Мой ребенок уже вырос. Мой сын взрослый, сильный мужчина, но мне страшно за него. Но тебе нельзя опускать руки, о сводный брат мой. Близится решающий час, и ты должен будешь сыграть свою роль.

Знакомая боль кольнула пустые глазницы старика.

— Я попробую, Ксал. Но ты забываешь о том, что я лишь наполовину вашей крови. Вторая моя половина — эджландская.

— Я помню об этом, Сайлас. Это и есть самое главное в твоей жизни.

Старуха откинулась назад, глубоко затянулась трубкой. Память Сайласа подсказала ему, как выглядит трубка пророчицы — резная чашечка, сужающийся мундштук. Они молчали, и казалось, что звуки ярмарки стали громче здесь, в тишине, наполненной ароматами и запахом дыма. Слышались веселые мелодии и далекие взрывы смеха.

И вдруг старик Вольверон неожиданно рассмеялся. Беззвучно, но глубоко, и смех сотряс его тело подобно рыданиям.

Это было страшно.

— Прости, Ксал, — выдохнул старик. — Как же это на самом деле смешно! Сколько циклов подряд я изгонял из себя вагана, а теперь…

Он описал рукой круг, и Ксал, поняв его шутку, не смогла сдержать улыбки. Она вспомнила о том, как увидела своего сводного брата впервые, много циклов назад! Тогда он был бледным, стройным юношей в балахоне со стоячим воротником, и на груди его, затянутой в блестящую черную кожу, сверкал Круг Агониса.

«Ваш табор — логово похоти и безбожия. Я явился, чтобы потребовать: ваше племя должно немедленно убраться отсюда».

Ксал тогда была самой обычной девушкой. Она прислуживала за столом своего отца — короля ваганов. Как она тогда смеялась! И отец не одернул ее: он только вытер с губ остатки сока джарвела и враждебно уставился на пришельца.

«Ну-ну! Ирионский проповедничек! Ну-ка, парень, скажи мне, у тебя между ног что-нибудь растет или нет? Может, отрезали?»

Юноша побагровел от злости и стыда и сжал в руке символ Агониса.

О, если бы сила его веры могла ударить короля ваганов, он бы сделал это! Юноша пылал праведным гневом. Просто поразительно — какой путь способен пройти человек за время жизни! Юный Вольверон и нынешний старик были полными противоположностями.

Или нет?

Его сводная сестра, увидев его в тот день, впервые ощутила свою одаренность. Она увидела будущее Вольверона. Будущее его было подобно горькому корню, готовому вот-вот дать росток.

И тогда Ксал перестала смеяться и её охватило сострадание к Вольверону.

Она не знала тогда, что он — её сводный брат.

Сайлас Вольверон прослужил проповедником в Ирионе почти восемь циклов к тому времени, как разразился скандал, потрясший деревенских жителей. Не сказать, чтобы случившееся стало такой уж неожиданностью. Вольверон был хорошим проповедником, его уважали, им восхищались. Он был щедр, добр и одарен поистине пламенным богопочитанием. Однако во время последнего цикла своего служения Вольверон стал каким-то странноватым.