Останний день - Андрей Александрович Васильев

всякий ее увидеть мог, не говоря уж о том, чтобы по травке-муравке тут побегать и землянику поесть. Что ты удивляешься? Есть такие места и посейчас. Ты, к примеру, его приметишь, а кто другой как ни в чем не бывало пройдет мимо. Вот и та поляна эдакой невидимкой была. А все почему? Потому что на ней в начале всех времен любила отдыхать одна из берегинь. Собственно, она ее для себя и создала, вложив в труд сей часть своей благостной силы. Ты знаешь, кто такие берегини были?

— Слышал, — подтвердил я. — Мне кто-то рассказывал про них.

— Хорошо. Так, кого ждем? Поехали, поехали, — обратилась Марфа к водителю, которым оказалась все та же симпатяшка Васька, на этот раз, правда, одетая попроще, чем при нашей прошлой встрече, без излишней помпезности. — Во-о-от. Берегини ушли за Кромку, но наследие их осталось жить в нашем мире. Время, разумеется, потихоньку подтачивало сотворенное на заре мира, но пережевать совсем пока не смогло. Вот и поляна эта сохранила часть того света, что в нее некогда была вложена. Люди здесь ругаются друг с другом куда реже, чем в других местах, меньше болеют, чаще улыбаются, детишки, тут зачатые, здоровенькими да крепкими рождаются. Одно плохо: таким, как мы, то есть я и мои сестрицы, здесь селиться нельзя. Не наша эта сила. Чужая она нам. Да и тебе постоянно обитать не рекомендую — добра с того не выйдет. Ты хоть и человеком остался, но место твое все же в Ночи, с нами. А берегини — порождение Дня, их Род создан из утренней росы, рассветной яри и жарких лучей молодого тогда Солнца.

— Надо же, — впечатлился я. — Теперь понятно, почему земля тут столько стоила. Отец тогда крепко в нее вложился деньгами, я это помню.

— Ну, одно с другим вряд ли связано, — усомнилась Марфа. — Не думаю, чтобы риелторы хоть что-то про берегинь знали. Просто направление такое, где дешевой земли вовсе нет. Опять же близость к Москве, развитая инфраструктура… Ладно, это все не столь важно. Валера, прежде чем мы до нужного места доедем, я хотела с тобой кое-что обговорить.

— Внимательно слушаю, — насторожился я.

— Собственно, скрывать от тебя уже особо нечего. — Марфа пожевала губами. — Я имею в виду тот клад, который ты мне сегодня добудешь. Да там, собственно, даже и не клад, а скорее захоронка. Клад — это когда в сундук или чугунок злата-серебра насыпали, а тут речь идет всего-то о двух вещичках — гребешке стальном да колечке медном.

— Что-то мне подсказывает, что эти две вещички по стоимости тянут на десять чугунков с золотом, — чуть насмешливо предположил я. — Не так ли?

— Не так, — опровергла мои слова Марфа. — Совершенно не так. Эти предметы важны лишь для тех, кто понимает их ценность, кто знает, что они такое.

— И как их в ход пускать, — добавила Васька и ойкнула, заработав крепкую затрещину от своей хозяйки.

— Так это нормально. — Пожал плечами я. — Многие вещи существуют по тому же принципу. Мне вот, например, логарифмическая линейка даром не нужна, а математику без нее никак.

— Ты меня не понял, — вздохнула Марфа. — Я о другом речь вела.

— Выходит, что нет, — согласился я.

— По договору ты имеешь право на часть поднятого тобой клада, — ведьма выговаривала слова медленно, как для идиота. — Этот состоит из двух предметов, которые разлучать никак нельзя, им тогда цена грош будет.

— Тьфу! — Поморщился я. — Вот вы о чем! Да не стану я претендовать на кусок гребня, вы получите его целиком. Что до причитающейся мне доли… За вами останется должок, причем больше положенного обещаю не требовать. Такой расклад вас устроит?

— Вполне, — подтвердила Марфа. — Рада, что мы договорились. Нет, все же наговаривают на тебя, определенно наговаривают. Не такой уж и скверный у тебя характер. Вот мы с тобой уже в который раз общаемся и ни разу толком не поругались. А я ведь ведьма, а не какая-то там девица-живица, которая любому захожему молодцу рада.

— Так кто наговаривает-то? — хмыкнул я. — Небось, вурдалаки? Их можно понять, они всегда в пролете.

— Про этих недотыкомок и речи нет, — отмахнулась Марфа. — Я вообще не понимаю, как им удалось до наших дней дотянуть. Раньше, века два назад, кровососы на самом деле представляли собой серьезную силу, поскольку их возможности были огромны, но сейчас, в новые времена, их старые трюки вызывают только улыбку. Внешне может показаться, что они успевают за эпохой, но на самом деле они от нее безнадежно отстали. Впрочем, сами они по простоте душевной так не считают.

— Зато кино хорошее снимают, — влезла в разговор Васька. — Это они умеют. И рекламу тоже.

— Рекламу? — изумился я.

— Ну да. — Васька повернулась ко мне, и я не сдержался от того, чтобы не залюбоваться ее румяной, с ямочками на щеках, мордашкой. — Добрая половина самых продающих роликов снята вурдалаками.

— Вернее, теми, кого они обратили, — поправила ее Марфа. — Поняли, что деградация вот-вот сменится упокоением, и перетянули на свою сторону некоторое количество медийных лиц. Рекламщики, телевизионщики, литераторы — все те, кто может приносить деньги, не особо вылезая на улицу, особенно днем, когда светит солнце.

— Ну вот, а вы говорите «старые трюки», — попенял ведьме я. — Креатив!

— Ничего принципиально нового, — отмахнулась Марфа. — Только применение знаний и опыта стало другое, а по сути все то же самое. Ну и прыть свою поумерили. Раньше, бывало, сначала обратят человека, а после думают, зачем это сделали. А теперь сначала все выяснят, паутину свою вокруг него, как мизгири, сплетут, а уж после клык в ход пускают. Боятся лишней огласки, понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул я, — как никто. Вы ведь уже в курсе о моем приключении? Я стал слишком популярен, и эта слава начинает мне дорого обходиться.

— Ты о Дормидонте? — уточнила Марфа. — Ну, этот лохматый никогда крепким умом не отличался, он сначала делает, а потом думает, не то что его родитель. А про такую штуку, как переговоры, вообще слухом не слыхивал. Да и что ждать от полудикого старика, вся сфера интересов которого сжалась до крохотного леска, окруженного со всех сторон городом, слабеющих челюстей и кучки неудачников, которые опрометчиво именуют себя стаей? Вурдалаки на его фоне — вообще венец цивилизации. Хотя, конечно, сожрать тебя он мог. Само собой, после сдох бы непременно, если не от рук судных дьяков, так от наших, но сделанного-то не воротишь.

— Мог, — подтвердил я, — еще как мог. И собирался. И сожрал бы, не сомневайтесь. Кабы не отдельские, то ваши девушки вместо меня