Голубая точка. Космическое будущее человечества - Карл Эдвард Саган

Мы, люди, запоздали. Мы появились в последнее мгновение космического времени. История современной Вселенной успела совершиться на 99,998 % к тому моменту, как на сцене появился наш вид. В такой необозримой смене эпох мы не вправе предполагать, что несем какую-то особую ответственность за нашу планету, жизнь или что-либо еще. Нас тут не было.

Так, если не удается обнаружить чего-либо особенного в нашем положении или нашей эпохе, вероятно, есть что-то уникальное в нашем движении. Ньютон и другие физики-классики настаивали, что скорость движения Земли в пространстве является «привилегированной системой отсчета». Именно так ее и называли. Альберт Эйнштейн, всю свою жизнь смело критиковавший предрассудки и привилегии, считал такую «абсолютную» физику пережитком крайне дискредитированного земного высокомерия. Ему казалось, что законы Ньютона повсюду должны быть одинаковыми, независимо от того, в какой системе отсчета находится наблюдатель и с какой скоростью он движется. Исходя из этого, он разработал свою специальную теорию относительности. Следствия этой теории поразительны, алогичны и грубо противоречат здравому смыслу – но только если речь идет об очень высоких скоростях. Тщательные и неоднократные наблюдения показывают, что его по праву превозносимая теория – точное описание того, как устроен мир. Наша обыденная интуиция может ошибаться. Наши предпочтения не считаются. Мы не живем в привилегированной системе отсчета.

Одно из следствий специальной теории относительности – это задержка времени. Время замедляется по мере того, как скорость наблюдателя приближается к скорости света. Возможно, вам встречались упоминания о том, что замедление времени сказывается на ходе часов и отражается на элементарных частицах – а также, предположительно, на суточном ритме и других ритмах растений, животных и микроорганизмов, – но не затрагивает биологические часы человека. Предполагается, что наш вид наделен особым иммунитетом перед законами Природы, которая, соответственно, способна отличать «достойные» сгустки материи от «недостойных» (на самом деле сформулированное Эйнштейном доказательство специальной теории относительности не предполагает никаких подобных различий). Идея о том, что для человека делается исключение в контексте теории относительности, представляется очередным вариантом убеждения о том, что мы созданы особенными:

Все равно, даже если наше положение, наша эпоха, наше движение и наш мир не уникальны – может быть, уникальны мы сами. Мы отличаемся от других животных. Очевидно, что создатель Вселенной испытывает к нам особую привязанность. Эта точка зрения горячо отстаивалась по религиозным причинам и не только. Но в середине XIX в. Чарльз Дарвин убедительно показал, как одни виды могут эволюционировать в другие под действием совершенно естественных процессов, сводящихся к бесстрастным механизмам Природы, способствующим сохранению благоприятных наследственных признаков и отбраковывающим неблагоприятные. «Человек в своем высокомерии думает, что имеет, в отличие от животных, все оправдания, чтобы занимать более близкую позицию к божественному, – конспективно отмечал Дарвин в своей записной книжке, – я же полагаю, что более скромно и верно было бы считать, что человек произошел от животных». Глубокая и тесная связь человека с другими формами жизни, существующими на Земле, была убедительно продемонстрирована в конце XX в. новой научной дисциплиной – молекулярной биологией.

В КАЖДУЮ ИЗ ЭПОХ то в одной, то в другой сфере научных исследований остро критикуются те или иные проявления самодовольного высокомерия – так, например, в нашем веке такая критика заключается в попытках понять природу человеческой сексуальности, существование бессознательного разума, а также тот факт, что многие психиатрические заболевания и «дефекты» характера имеют молекулярное происхождение. Но к тому же:

Да, даже если мы состоим в близком родстве с какими-то другими животными, мы отличаемся от них – не по степени проявления, но на качественном уровне – в том, что действительно важно: суждениях, самосознании, умении изготавливать инструменты, этике, альтруизме, религии, языке, благородстве характера. Притом что люди, как и все животные, обладают специфическими чертами, выделяющими их на фоне других видов (иначе как бы мы отличали одни виды от других?), человеческая уникальность преувеличивается, порой довольно грубо. Шимпанзе рассуждают, обладают самосознанием, мастерят инструменты, выражают привязанность и т. д. У людей и у шимпанзе 99,6 % активных генов являются общими. (Мы с Энн Друян рассматриваем эти факты в нашей книге «Тени забытых предков» (Shadows of Forgotten Ancestors).)

В популярной культуре приветствуется и прямо противоположная позиция, хотя она слишком сильно обусловлена человеческим шовинизмом (плюс недостатком воображения). В детских сказках и мультфильмах животные одеваются в человеческие платья, живут в домах, пользуются ножами и вилками, разговаривают. Три медведя спят в кроватях. Сова и кошка выходят в море на красивой лодке из зеленого горохового стручка. Мамы-динозаврихи баюкают своих малышей. Пеликаны приносят почту. Собаки водят машины. Червяк ловит вора. Домашние любимцы получают человеческие имена. Куклы, щелкунчики, чашки и блюдца танцуют и обладают собственным мнением. Блюдце может сбежать вместе с чайной ложкой. В мультсериале «Паровозик Томас и его друзья» мы даже видим очаровательно нарисованные антропоморфные локомотивы и вагончики. Не важно, о чем мы думаем – одушевленном или неодушевленном, – мы обычно наделяем это человеческими чертами. Иначе мы не можем. Образы сами приходят нам на ум. Очевидно, дети их обожают.

Когда мы говорим о «грозном» небе, «неспокойном» море, алмазах, «не поддающихся» резцу, о Земле, «притягивающей» пролетающий мимо астероид, о «возбужденном» атоме, мы опять же рисуем своеобразную анимистическую картину мира. Материализуем. Некий древний уровень нашего мышления наделяет неодушевленную природу жизнью, страстями и умением планировать.

Убеждение в том, что Земля обладает самосознанием, недавно стало формироваться на периферии «гипотезы Геи». Но подобные верования были общепринятыми как у древних греков, так и у ранних христиан. Ориген задумывался о том, «не несет ли и земля, сообразно ее собственной природе, ответственности за некий грех». Многие античные книжники считали звезды живыми. Такой же позиции придерживались Ориген, св. Амвросий (наставник Августина Блаженного) и даже (в более проработанной форме) св. Фома Аквинский. Взгляд стоической философии на природу Солнца был сформулирован Цицероном в I в. до н. э. таким образом: «А если солнечный огонь похож на те огни, что в телах живых существ, то и Солнце должно быть живым».

По-видимому, анимистические представления стали распространяться сравнительно недавно. В 1954 г. по результатам проведенного в США соцопроса 75 % респондентов полагали, что Солнце неживое; в 1989 г. лишь 30 % опрошенных согласились с таким «скоропалительным» утверждением. Отвечая на вопрос о том, могут ли автомобильные шины что-либо ощущать, в 1954 г. 90 % респондентов отказывали им во всяческих эмоциях¸ а в 1989 г. таковых было всего 73 %.

Здесь мы видим, что для нашей способности воспринимать мир характерна некоторая ущербность, в определенных обстоятельствах довольно серьезная. Что характерно, волей-неволей мы вынуждены проецировать нашу собственную природу на Природу в целом. Хотя это и может привести к последовательно искаженному мировосприятию, такая привычка несет в себе великое благо: подобное проецирование является важнейшей предпосылкой для сострадания.